Заклинание бабочек
Шрифт:
– И я даже знаю кто! – задорно улыбнулся Леон. – Наша мудрая Ирис.
На что Ирис грустно улыбнулась:
– Знаешь что такое мудрость? Это способность самому себе ответить на возникающие вопросы. А я этого сделать не могу. Я будто стою у края бездны и пытаюсь удерживать тех, кто к ней стремится. К сожалению, на краю этой бездны оказываются и те, кто живет не своей жизнью, кто отказался от своей собственной программы. И тогда, какой бы она ни была, жизнь превращается в ложь.
– Я тоже все время думаю об этом.
– Думать можно бесконечно и безрезультатно, – прервала Леона Ирис. – Ход мыслей нужно уметь останавливать и, выбрав самую главную мысль, остановить ее до следующего раза, до другого времени дня или времени года, до других обстоятельств, окружения, ритма
Домыслы – это тоже ложь. Я с детства запомнила африканскую сказку о человеке, который видел льва. Так вот, когда один охотник спросил у него, не видел ли он льва, пробежавшего мимо него, он ответил, что животное, которое пробежало мимо него левым боком, напоминало льва, но он не видел его с другой стороны и поэтому не может с полной уверенностью утверждать, что это был лев. Мы же чаще пытаемся лишь по одной стороне судить о целом и тем самым лжесвидетельствуем.
– Знаешь, кому бы я предъявила обвинение в массовом отравлении сознания, имей я на то право? Толкователям… Тем, кто даже не видел льва и пытается описать, как он выглядел, куда и зачем побежал. Они домысливают, черпая материал из собственного порочного опыта, и тем самым создают лжеобразы – фантомы идей, верований, обрядов. Они – главные лжецы, которые служат Бездне лжи, поставляя ей жертв. Они предлагают испить чашу лжи, яд которой страхом парализует душу. Скрывая свое истинное намерение и используя псевдозаклинания, псевдомантры, псевдомолитвы, они изощренно втираются в доверие, подменяют своими подделками подлинные идеалы и ведут к бездне. Не имея собственного знака, они прячутся за ворованным.
– А как их распознать?
– Нужно произнести мысленно наше заклинание и спросить: кто ты? И тогда ты увидишь истинную суть. Слова – это их паутина. Отследи ключевое слово или фразу, то есть то слово или ту фразу, которую они произнесут 3-4 раза. Например, ты можешь услышать: я хочу сказать… мне хочется … мне хотелось бы… у меня одно желание. Пусть это тебя насторожит, «у меня желание» – ключевая фраза. Сопоставь теперь ее с идеей беседы, ради которой и собрались люди говорить – о целом или о частном. И если обнаружится диссонанс, смело действуй – заклинание, и «в лоб», глядя между глаз, мысленно спроси: «Кто ты?»
Ты все увидишь. Обязательно будет ответ в мимике, жесте, слове, фразе, звуке… Только заворожи, поймай на «Кто ты?» и как острием иглы пригвозди на миг, чтобы увидеть. Можешь даже услышать писклявый или рычащий звук. Никогда не смей толковать произвольно. Если не удалось «увидеть» или ты не уверен, повтори заклинание.
Не верь цветам ауры, как не поверил увиденному тот африканец из сказки. Цвета динамичны, они лишь отпечаток лучевого образа. Если твой знак его не ударит, и он ровно и спокойно продолжает беседу, взглянув прямо тебе в глаза, твой собеседник живой, настоящий. Верь ему… Но прежде усомнись трижды. Если все сомнения развеются, иди за ним до того момента, когда вновь появятся сомнения. Всегда ищи того, кто говорит о том, что им узнано, прочувствовано, подкреплено собственным опытом. И говори всегда о том, что уже познал сам. Не стань толкователем кого-то, будь всегда только самим собой.
– Если я правильно понял, самое главное – это всегда оставаться самим собой, и все?
– Это и есть самое сложное в этом мире.
Нужно отдать должное терпению Леона: сколько бы Ирис не показывала перед ним свое превосходство, это не вызывало в нем протеста. Хотя в то же время он видел, как Ирис пытается умалить свою значимость при его брате. Леон знал, что собой являет на самом деле Ирис, и эти ее расширения и сжатия мало его волновали. Важнее было данное свыше, то, в чем он с ней ощущал свое родство. А то, что она была такая многоликая, и всего в ней
– Авторитеты, учения и прочее – все служит лишь для закрепления иллюзии. Я радуюсь, что мне ничего уже не нужно докладывать и что я могу просто жить, сберегая силы для чего-то большего. Когда я просыпаюсь утром от солнечного зайчика на стене, я чувствую себя счастливой. Потому что есть этот мир, есть в нем все, кого я люблю, и есть я с этим телом, пусть не идеальным, но способным обнять любимых и ощутить тепло солнечного луча на щеке, плакать от счастья, от любви. Я так люблю жизнь! Она прекрасна, и мне будет жаль с ней однажды расстаться. Хоть я уже знаю, что там, в других измерениях, иная, может быть, большая мера любви, но здесь… Я ни за что не променяла бы эту, дарованную мне Всевышним жизнь на иную.
Она нежно сжимала руку Леона, и ее наполненные слезами глаза смотрели куда-то вдаль.
– Я так хочу, чтобы все это не кончалось. Не для меня, нет! Для других людей, чтобы они могли любить, жить, чувствовать, ощущая радость жизни. А это возможно делать только душой. Без нее человек мертв. Сколько раз мне приходилось оплакивать живых трупов, которые и сами не способны были чувствовать и других отравляли трупным ядом.
Знаешь, я никогда не была эгоисткой, не умела жить только для себя. Для меня важнее, чтобы были счастливы все вокруг, и тогда я радуюсь. Помнишь праздники, массовые гуляния? Помнишь это чувство всеобщего ликования. Это и есть праздник жизни, ее триумф, когда всем вместе радостно. Я получила от жизни самое главное – умение любить. Это и есть мой дар. Я люблю всех вас…
Леон обнял это существо, самое дорогое и близкое для него на всем свете.
– Ты знаешь, как я люблю Криса! – неожиданно сказала она. – Любовь управляет мной, и я делаю все, что она требует от меня. Одного я всегда боялась – его гибели. Ты знаешь, это могло произойти и произошло бы. Его медленно затягивал мрак. У него была сила. Я чувствовала ее в Крисе, ему нужно было вернуть уверенность в себе, вдохнуть огонь жизни в его суть. От Цезаря в нем оставались только талант и чувство достоинства. Но и последнего он стал уже лишаться. Его уязвимое место – прежнии честность и справедливость, превратились в чувство вины, используя которые окружающие люди лишали его уверенности в себе. Желание одиночества преобладало над всеми остальными желаниями. Ко времени нашей встречи он уже знал, что живет не так. Сарказм и остроумие Цезаря трансформировались в цинизм. Он все больше ненавидел окружающий мир и свое бессилие перед ним.
Ирис затихла, а Леон думал о брате и вспоминал его откровение после его встречи с Ирис. Он говорил, что в его жизнь ворвалось что-то, чего он раньше не испытывал. Он был счастлив и несчастлив одновременно. Ему предстояло изменить что-то в себе, в своих привычках, изменить что-то в отношениях с близкими. Словом, ему предстояло изменить жизнь.
Но к этому он оказался не готов. За все, что связывало его с прошлым, он крепко держался своим сознанием. Когда он приехал на первую встречу, он даже свои часы не перевел на местное время. Ему было страшно, словно почва уходила из-под его ног. Все, что устоялось, сложилось в его представлении о жизни, рушилось как карточный домик. Каково было узнать, что он такой же, как Ирис, если она казалась ему чуть ли не инопланетянкой! Ирис вспомнила, что тогда в машине, на стоянке у аэропорта, она прервала его пустой нервный рассказ о погоде, о поездке, о соседе по гостиничному номеру словами: «А вдруг мы больше не увидимся?» Он заглянул в глубину ее глаз и ответил: «Если бы ты была обычная, то все было бы иначе…» А тут оказывается, что он не такой, как все. Он и верил и не верил тому, что говорила Ирис, чертя какие-то знаки и линии на непонятной схеме. И оттого что он не мог это осмыслить, ему хотелось бежать туда, где все известно и надежно.