Заклинание бабочек
Шрифт:
Но через какое-то время Ирис снова проснулась, резко вскочила с постели, охваченная страхом. Ей приснилось, что ее младшая дочь стоит над обрывом, и кто-то подталкивает ее к краю, еще немного и дочь свалится в пропасть. Ирис заметалась по номеру: «С ней может что-то случится, Господи!» За окном еле брезжил рассвет. Ирис оделась и постучала в соседний номер.
Заспанный Атан открыл дверь.
– Срочно зайди ко мне, – попросила Ирис и, развернувшись, быстро пошла к себе в номер.
Атан даже не успел спросить, в чем дело, однако наспех оделся и уже через минуту, окончательно проснувшись,
– Мне срочно нужно позвонить домой. Что-то с маленькой… Ни о чем сейчас не спрашивай, потом все объясню, – заговорила Ирис.
– Но сейчас половина пятого утра, и вряд ли что-нибудь работает…– попытался слабо возразить Атан.
Но Ирис так на него глянула, что он осекся и только пробормотал: «Понял». К счастью, в городе оказался переговорный пункт, который работал круглосуточно. И когда Ирис услышала, что дома все в порядке, она вся так и осела в кабине и долго еще держала в повисшей руке телефонную трубку, из которой раздавались короткие гудки. Ей стало ясно, откуда появился страх за детей.
Ее спровоцировали, сами того не понимая, изобретатели злополучного генератора и вызвали в ней животный страх за самое дорогое существо – маленькую родную дочь. Вибрации страха, усиленные генератором, вызвали гипертрофированное проявление материнского инстинкта – панический страх за ребенка.
Оказавшись на улице, Ирис стала объяснять Атану, что произошло на самом деле.
– Самое ужасное – они не ведают, что творят. Сделали прибор, чтобы генерировать импульсы здорового организма и передавать больному, а не представляют себе, что этот генератор способен передавать импульсы всего организма – как информацию биосистемы, так и информацию ментала.
Вот почему мне стало плохо на конференции, когда они включили прибор после выступления явно озабоченного сексуально докладчика. Они и не представляют себе, что выступающий оставил после себя информацию, и прибор, установленный в месте фокуса информации, усилил ее в тысячу раз. И у меня от этого сразу же заболел низ живота, а в ногах появилась дрожь. Поэтому я сказала вслух, что эти вибрации рассчитаны не на человека, а на животного, и этим вызвала панику в зале.
– Да, я помню, как вскочил сидевший рядом с вами профессор и завопил: «Что вы тут экспериментируете на нас!»
– А ты помнишь, каким взглядом проводил меня в вестибюле изобретатель прибора?
– Да он готов был разорвать вас.
– Что же это будет? – сокрушалась Ирис. – И что делать? Кому объяснишь, что спички попали в руки детей, и в любое время может вспыхнуть пожар.
Незаметно Ирис и Атан подошли к священному для Ирис месту. На площадке в центре города была выставлена группа каменных идолов, которые когда-то возвышались над курганами, жилищами мертвых, разбросанными на огромном расстоянии друг от друга. Теперь же они толпились на небольшой площадке, и от этого внешнее их величие терялось. Но отнюдь не сила, та сила, которая переместилась сюда вместе с ними из стародавних времен и по-прежнему исходила от них.
Город просыпался. На улицах стали появляться редкие прохожие. С характерным для утренней тишины эхом ворчали моторы машин, изредка проезжавшие по дороге, у края которой стояли молчаливые идолы.
Ирис, не обращая ни на
Прохожие останавливались, наблюдая за ней, а дворник, подметавший улицу стал еще с большим усердием шаркать по асфальту облезлой метлой. Атану хотелось окрикнуть всех, чтобы не шумели, ибо это было очень важно. Ирис так же молча встала и спокойно на глазах у нескольких зевак стала одеваться. Она ничего не сказала ожидавшему объяснений Атану кроме того, что ей хочется пойти в храм, потому что на душе лежала какая-то тяжесть.
Храм возвышался неподалеку над парком. Когда они вышли из храма, Ирис глубоко вздохнула и, как обычно, без предисловий объяснила:
– Я сначала обратилась к истокам, ведь именно от них пошла наша вера в высшее. К этим изваяниям люди приходили когда-то с жертвоприношениями из страха за свою и близких жизни. У них просили защиты и силы. Нельзя, переступив все это, сразу шагнуть на Небо. Мы должны помнить все светлое и хранить его в себе. А если отречемся от прошлого, станем выродками без роду и племени, которым хочется пользоваться плодами труда и знаний предков, а связь-то утеряна.
Ключ к средоточию творения – здесь, он ведет через истоки в храм к Всевышнему, единому в трех ипостасях. А без веры дверь знания не отопрешь. Мне жаль их…
– Кого их? – зачарованный ее объяснением не понял сразу Атан
Но Ирис продолжала будто и не слышала вопроса.
– Они просто не умеют верить, в этом их беда, и отсюда все искажения. Они хотят потрогать чудо, а оно внутри них, в их душах. И там все идеи, все открытия.
Печальное лицо Ирис застыло словно у изваяния.
– Как же помочь им и другим? Ведь ученые – это элита, мозг человечества, – в запале произнес Атан, – надо же что-то делать!
– А я и делаю, ты ведь всего не знаешь. Я пою и танцую для них, чтобы разбудить их души, а души разбудят их умы. Пусть они называют меня как хотят, лишь бы толк вышел, лишь бы рассыпались сковавшие их мозг стереотипы под действием скрытого в моей музыке, в моих жестах, стихах, ритме. Я готова быть даже не музой, а гетерой, и вдохновлять их души.
– Нет, вы не гетера! Вы – жрица! Видели бы вы себя со стороны, когда стояли там, среди идолов, – умиленный Атан растягивал слова по особенному.
– А жрицам положено есть? – спросила Ирис, переходя на шутливый тон.
– А как же! Это всегда! – подхватил с готовностью Атан
Когда они вернулись в гостиницу, их там ждал уже посетитель. Ирис видела этого человека в первый день конференции: тогда он услужливо помогал кому-то развешивать плакаты, а потом щелкал клавишей допотопного магнитофона, записывая выступления. Посетитель представился профессором Мовом. Его некрасивое лицо нервно подергивалось, руки тряслись, а глаза с собачьей тоской смотрели на Ирис.