Заклинатель снега

Дум Эрин

– Конечно, – сказал Джон с некоторой растерянностью в голосе, которой прежде я не слышала.

Непонятно, что именно его беспокоило. Я никогда не была у него в гостях, но достаточно хорошо его знала, чтобы понять, что он человек не мнительный и не склонный к гиперопеке. Тогда почему сейчас он казался взволнованным?

– Нет, все в порядке… Ты правильно сделала, – улыбнулся он робко. – Серьезно, Айви… Просто ты только вчера приехала, я еще не привык к этой мысли.

Я внимательно посмотрела на него. Пока он шел к холодильнику, я спрашивала

себя, что его беспокоит. Джон дипломатичный человек. Он всегда принимал мою сторону, когда мы с папой о чем-нибудь спорили. В такие моменты я невольно держалась ближе к Джону. Почему сейчас он казался другим?

– Я сейчас вернусь, – сказал он, – схожу за газетой.

Джон вышел из кухни, а я как раз закончила готовить латте. Положила в чашку с нарисованным акульим плавником две ложки меда и поднесла к губам, чтобы подуть.

Когда я подняла взгляд, мои глаза уткнулись в Мейсона.

С внушительным видом он стоял на пороге – растрепанные волосы касались дверной притолоки. Верхняя губа скривилась в недовольной гримасе. Мне показалось, что я исчезаю, когда он медленно двинулся в мою сторону. Я довольно высокая, но ему я доставала только до ключиц.

Мейсон подошел ко мне вальяжной походкой хищника, остановившись на расстоянии, которое ему, наверное, казалось идеальным, чтобы нагнать на меня страху. После чего, не говоря ни слова, он обхватил пальцами чашку с моим латте. Бесполезно было пытаться удержать ее. Он с такой решительностью потянул ее к себе, что я вынуждена была ее выпустить. Потом он вылил мой латте в раковину.

– Это моя чашка.

Он выделил голосом слово «моя», и я подумала, что оно относится не только к чашке, но и ко многому другому в этом доме и в этой жизни.

Черт возьми, что не так с этим парнем?

– Разве у курьера может не быть сдачи? – В прихожей послышался голос Джона, когда Мейсон уже медленно отходил от меня.

Джон положил газету на стол и тут заметил сына.

– О, привет! – Казалось, в ту же секунду у него появился повод порадоваться жизни. – Вижу, все в сборе!

Если под «все» он имел в виду себя, меня и Мейсона, то я подумала, что нас слишком много для этой кухни. Вероятно, так же подумал Мейсон, судя по враждебному взгляду, которым он зыркнул на меня из-за дверцы шкафчика, чтобы отец не заметил.

Если я думала, что моя проблема в том, чтобы привыкнуть к новому образу жизни, то я не учла пару важных моментов.

Во-первых, этот спортивного вида грубый парень только что чуть ли не испепелил меня взглядом. А во-вторых, каждой клеточкой своего тела он, казалось, кричал мне: «Тебя здесь не должно быть!»

После завтрака Мейсон ушел в школу, а я поднялась к себе в комнату. Я допустила ошибку, оставив открытым окно, и поняла это слишком поздно.

Джон нашел меня распластавшейся на полу, как медвежья шкура. Со все еще мокрыми после холодного душа волосами и в одной длинной футболке.

– Что ты делаешь? –

спросил он.

Джон уже переоделся в деловой костюм. Я посмотрела на него с пола, запрокинув голову.

– Умираю от жары.

Он оторопело посмотрел на меня.

– Айви, но ведь есть кондиционер… Ты не нашла пульт?

Мы долго смотрели друг на друга. Кондиционер? Я даже не знала, как выглядит кондиционер, за последние двадцать четыре часа из меня вылилось пота больше, чем за всю мою жизнь. И он сказал мне об этой штуке только сейчас?!

– Нет, Джон, – ответила я, старательно сдерживая раздражение, – я не заметила здесь никакого кондиционера.

– Да вот же он, – сказал он спокойно, входя с портфелем в руке. – Смотри!

Он взял с письменного стола белый пульт и показал, как регулировать температуру. Потом направил его на короб над шкафом, и тот пискнул. Через пару секунд с едва слышным гулом короб начал выдувать прохладный воздух.

– Так лучше?

Я медленно кивнула.

– Прекрасно. А теперь мне пора бежать. Уже опаздываю. Кое-какие дела я могу делать и из дома, так что вернусь днем. Хорошо? Если захочешь что-нибудь себе приготовить, то в холодильнике полно еды.

И снова в его глазах я уловила беспокойство.

– Не забудь поесть. И обязательно звони мне, если что.

Я занялась рисованием. Мне нравилось теряться в белых листах, давать жизнь уникальным образам. Для меня это не только развлечение – это необходимость, интимный, молчаливый способ спрятаться от мира и окружающего хаоса. Рисование помогало мне почувствовать себя. В Канаде я вооружалась блокнотом и карандашом и делала наброски всего, что видела: листья, горы, пунцовые леса, грозовое небо, дом в снегу и два ясных глаза, похожие на мои…

Ресницы задрожали, сжалось горло, дыхание сбилось. Я сдавила в пальцах сангину, ощущая внутри себя темноту, которая вибрировала какое-то опасное мгновение. Как дикое животное, мрак принюхивался ко мне, собираясь поглотить, но я сидела неподвижно, притворившись мертвой, и не позволила ему собой завладеть.

Мгновение спустя, подталкиваемая невидимой силой, я подцепила пальцем пару страниц и перевернула их.

И встретила его взгляд, запечатленный на бумаге. Долго смотрела на него в тишине, не смея провести пальцами по рисунку.

Именно это я испытывала всякий раз – неспособность улыбнуться, иногда даже дышать, нежелание представлять будущее, жизнь без него, поэтому и искала его повсюду. И видела его только во сне.

Он говорил мне: «Будь стойкой, Айви!» Боль, которую я испытывала, была такой реальной, что я хотела остаться там с ним, в мире, где мы могли по-прежнему быть вместе.

И все же я успевала дотронуться до него. Коснуться на мгновение, пока темнота не забирала его, и тогда я просыпалась, хватая ртом воздух, протягивая руку и все еще чувствуя тепло, которое в реальной жизни больше никогда не почувствую.