Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
«Холостой мужчина у нас налицо, - усмехнулся Омар невесело.
– Но женщин в этой семье не найдешь».
Есть, правда, здесь, в Нишапуре, сестра Голе-Мохтар. Замужем за учителем Мохамедом аль-Багдади, - сам когда-то выдал ее за него. Но люди они богобоязненные, с ним, вертопрахом, не общаются. Чтобы, конечно, не уронить себя в глазах мусульманской общины. И ладно! Бог с ними...
Невеста, принарядившись, выходит к гостям, накрывает стол, стараясь показать себя расторопной хозяйкой. Эх, как у бедняжки руки трясутся, губы дрожат от страха:
После смотрин к отцу невесты идет с небольшим подарком нишан - отец жениха.
«Где я его возьму?
– вопросил уныло Омар пустоту.
– Не подарок, - отца, мир его праху. И где возьмет его Эль-Мирра? Особый случай».
Договорились о выкупе - объявляют помолвку. Экая канитель! Омар с яростью пнул и опрокинул столик. Затем будет свадьба, на которую нужно звать всех жителей квартала. Визг зурн и грохот барабанов. Шум, теснота. Придется всех угощать, всем угождать, кому-то что-то дарить...
Можно подумать, орава наглых потных мужчин и веселящихся отдельно женщин - самовлюбленных дур, заплывших салом, с отвислой грудью и жирной шеей, имеет какое-то право на жениха и невесту. Утром следует безотлагательно вывесить напоказ белье, чтобы народ правоверный убедился воочию: невеста была «непорочной». А как же! Иначе нельзя.
Но ведь любовь - дело интимное, личное.
Хуже всего, что станешь на несколько дней объектом сплетен в квартале и на базаре. Ничего хорошего не скажут, не надейся. Хоть весь, до последнего фельса, выложись ради них. Всего лишь новый повод позлословить на твой счет.
Ах, Эль-Мирра, Эль-Мирра. И откуда ты взялась на мою несчастную голову? С крыши свалилась, ноги б тебе сломать...
Но было же сказочно! Он с обычной для него тайной улыбкой, вернее - с неизменной усмешкой, спасительной и веселой, вспомнил, как все это произошло.
Омар сидел у себя во дворе, на скамье у ручья, в тяжких раздумьях над новой книгой. Вытекающий из-под ограды соседнего, слева, двора, ручей забран в короткую керамическую трубу и выведен в небольшой круглый колодец, живописно, в нарочитом беспорядке, обложенный диким камнем. Будто это природный родник: вода в нем бьется, журчит и булькает, как в горных ключах. И, как женщина - пряди волос, полощет в ней обвисшие ветви молодая плакучая ива.
Поэт, подперев подбородок двумя кулаками, отрешенно уставился на живую веселую воду.
Со дна родника, из прохладной его глубины, всплыл, как радостный случай в памяти, красный лоскут. Всплыл, качаясь, и закружился по воде. Омар долго смотрел на него, не видя. И вдруг сообразил: ведь это роза! Поймал, отряхнул. Свежая, только что сорвана. Он поцеловал ее.
Из родника всплыла вторая красная роза и третья. Чудо! Видно, где-то вверх по ручью...
– Эй!
Омар огляделся, - пусто во дворе.
– Я тут, - тихий шепот сверху.
Он вскинул глаза. Девушка... Лежит в тени чинары, на соседской крыше, принадлежащей вдове. Густая челка до самых глаз - с особым рисунком, тюркским - так,
Вот откуда розы. Прямо с этих щечек их сорвали.
– Целый час на тебя гляжу. Слезла, вернулась. Правда, что ты поэт?
– А как же.
– Одаренный?
– Очень...
– Знаменитый?
– Конечно...
– Холостой?
– Совершенно...
– вздохнул Омар.
«Сейчас спросит, много ли у меня денег».
Нет, не спросила. Засмеялась тихо и вкрадчиво, как горлица, обдавая его светлой лаской родных, давно знакомых глаз.
– Я тоже, - смущенно призналась, - стихи... сочиняю...
– О? Записываешь? Принеси, покажи.
– Нет... я писать не умею. Слагаю в уме и запоминаю
– Не умеешь писать! Ну, этому можно научиться. Как тебя зовут?
– смягчился Омар.
– Эль-Мирра. Но я сама не знаю, что означает мое имя
– Есть такое растение с благоуханной смолой в жарких краях аравийских.
– И сказал, опустив голову: - Знавал я одну... Рейхан. Она и вправду пахла рейханом. Слезай.
– Он встал, приставил к стене лесенку.
– Посмотрим, чем ты пахнешь.
– Нет!
– Тогда - убирайся.
– Не уйду! Наша крыша.
– И сиди на ней, пока не состаришься.
– Я...боюсь. Высоко.
– Подержу, не бойся.
Небольшая, стройная, с едва налившейся грудью, в розовом платье и красных штанишках, стесняясь повернуться спиной, она, - пылающим лицом к Омару, стыдливо посмеиваясь, - сошла к нему, как богиня с неба. Горячий ветер рвал ей платье, оно трепетало, как пламя. Когда ее узкая белая стопа поравнялась с его лицом, он бережно взял в ладонь эту босую стопу и расцеловал тонкие пальчики.
Нет, кожа ее не пахла миррой. Ее аромат был лучше в тысячу раз: она пахла утренней свежестью и безоглядной девичьей любовью...
Омар заскрипел зубами. То, что здоровую юную девушку с горячим воображением неудержимо потянуло к опытному, зрелому и крепкому мужчине, вполне естественно. Природа знает, что делает.
Неестественно другое: что вокруг их любви, ясной и чистой, - да, чистой! Что может быть чище настоящей, природной любви?
– начнется возня глупых и грубых людей, не имеющих к ней никакого отношения и понимающих женитьбу не иначе, как торговую сделку.
Но скажите, к какой статье шариата можно отнести властное влечение друг к другу Омара и Эль-Мирры, ее тихую улыбку, в которой бездна содержания, выразительный свет влажных глаз, скупые движения рук, понятные только им?
Имам квартальной мечети? Человек недалекий и малограмотный, знающий даже свой неизменный Коран с пятого на десятое. К нему обязан Омар обратиться за помощью, чтобы почтенный священнослужитель через свою достойную жену нашел для Омара сваху. И дура-сваха? Почему он должен впустить в заколдованный мир своей души этих чужих, совершенно ненужных ему людишек?