Заклинатель змей. Башня молчания
Шрифт:
На рыжеватом береговом откосе, на крутом блекло-зеленом выступе, поросшем редкой травой и красными и белыми цветами, сидит, подогнув колени и по-восточному сунув руки в рукава, задумчивый старец в белой чалме и голубом халате. Рядом с ним - собеседник в зеленой одежде. Ниже, у воды, двое в красных кафтанах, с кайлами в руках, рушат скалу. Фигуры расположены продуманно: две верхние на одном уровне, один из землекопов - прямо под ними, второй - в стороне от первого, правее и выше. Живописная асимметрия.
Небо над красновато-рыжими буграми - темно-синее,
Алые кафтаны землекопов хорошо вписываются в знойный фон берегового откоса. Зеленая рубаха на том, который справа, в сторонке, одного цвета с одеждой собеседника мудрого старца, его голубые штаны сочетаются с голубым халатом самого мудреца. К тому же халату перекрестно притянута голубая рубаха землекопа, работающего слева, под утесом. Белые и красные цветочки на утесе дополняют белый цвет головных повязок и ярко-красный цвет кафтанов. Все цветовые пятна великолепно увязаны между собой, уравновешены, у рисунка цельный, вполне законченный вид.
Мастер! Иного слова не подберешь.
– Это кто же такой?
– спросил довольный Омар.
Старичок в белой чалме и голубом халате благообразен, приятен, внушает доверие и расположение.
– Искандер Зулькарнайн, - ответил Сафар притворно-пренебрежительно.
– Готовится к переправе через Сейхун. Окружной правитель Аргуш заказал для сына писцу-каллиграфу Осману, который живет напротив тебя, через улочку, отдельной книгой часть «Шахнамэ» о его деяниях.
– Каждая пешка прочит сына в Искандеры, и никак не меньше, - усмехнулся Омар.
– Вот увидишь, появится в наших краях еще один Двурогий.
– Ну, это их дело! Осман попросил меня украсить книгу рисунками. Я рисую.
– Искандера?
– пожал плечами Омар. Опять все то же. Все приблизительно, все относительно. Близко, но мимо. Туманно похоже - и совсем не похоже...
– Не самая лучшая часть в «Шахнамэ», - сухо сказал Омар.
– Как? Ведь это - Фердоуси!
– Ну и что? Нет бесспорных книг. Даже у Фердоуси не все бесспорно. И даже у Амида Камали, - не преминул заметить Омар ядовито.
– Слыхал о таком? Не слыхал. Тем не менее, он «эмир поэтов» при Сельджукидах. А тут что происходит?
– взял поэт другой красочный лист.
В лиловой колючей пустыне с пыльным охристым небом столпились воины в длинных халатах и высоких островерхих шлемах. В середине круга кто-то, упав на колени, печально склонился над кем-то лежащим.
– Здесь Искандер находит на поле боя царя Дария, убитого своими приближенными, - ответил Сафар неохотно. Самомнения у него поубавилось.
– Нет, братец, - вздохнул Омар.
– Это не Искандер Зулькарнайн. Не Александр Македонский. Это выдуманный Искандер. Не был он никогда святым старичком! Видишь ли, он жил задолго до пророка.
– Как - до пророка?
– Ну, пророка тогда еще не было.
– Как это - не было?
В
– Ну, не было его еще. И мусульман в ту пору не было.
– Не может быть!
– Пророк, да будет тебе известно, родился чуть ли не через тысячу лет после Искандера Зулькарнайна.
– Но... но ведь Искандер Зулькарнайн... сам был пророком, ниспосланным в этот мир до Мухамеда?
– вскричал возмущенный художник.
– Нет. Никакой он не пророк, защитник справедливости и охранитель законности, каким его изображает Фердоуси. Он был громилой, захватчиком. И чалмы не носил. Молодой, краснолицый, рыжеволосый и пьяный язычник, умерший тридцати трех лет от роду. А ты представил его с белой бородкой, в голубом халате. Это все - неточно, потому и недостоверно. Знай: достоверность на картинах и в книгах достигается неукоснительной точностью деталей. Говорят, по изображениям на римской колонне императора Траяна можно до мельчайших подробностей изучить снаряжение, оружие и военный быт его времени.
Омар снова взял первый лист. Жаль. Сделано бесподобно! Но сколько сил затрачено впустую...
– Юнаны (греко-македонцы) одевались по-своему. Они носили короткие, до колен, хитоны, сандалии. А у тебя они здесь, - он показал второй рисунок, - в длиннющих халатах, в сапогах с кривыми носами. Неправильно!
– Омар с досадой бросил листы.
– И шлемы у них были гребенчатыми, а не островерхими. У твоих - кривые сабли, но сабель в те времена еще не было. Их изобрели, вместе со стременами, гораздо позже ваши же тюрки.
– Но ведь... у нас так принято их рисовать, - скис Сафар.
– У массагетов, древних жителей хорезмийских пустынь, было принято своих стариков, доживших до семидесяти, убивать. Что же, и нам следовать их примеру? Никогда жизнь не сдвинется с места, если мы будем делать только то, что принято...
Омар сплюнул, заложил руки за спину и вновь двинулся в свой обычный путь от стены к стене. От стены к стене...
– Лестно, конечно, изобразить великого Искандера мусульманским святым! И Аристотеля, его учителя, скажем, тюрком из Шаша. Чтоб тем самым возвысить тюркский народ. Но история не терпит натяжек!
– Омар стиснул кулак.
– История сурова! Она кровава. Ее надо точно знать. И нельзя улучшать, приукрашивать, облагораживать в угоду нашему веку, не менее суровому и кровавому.
– Тюркам, братец, - сказал Омар назидательно, - и без того есть чем гордиться.
– У них своя богатая история.
– Но эмир Аргуш меня засмеет, если я нарисую царя Искандера с голыми ногами, в юбке до колен. И в шлеме с петушиным гребнем.
– Ну, если все дело в том, чтобы ублажить Аргуша и заработать деньгу, нарисуй Искандера в лохматой туркменской папахе. Точно в цель попадешь.
– Было, не было...
– Сафар сердито сложил листы и кинул их на полку.
– Но бог-то был, всемогущий, единый, объясняющий все?