Заклинатель змей. Башня молчания

Ильясов Явдат Хасанович

Эх-хе-хе! Все то же. Что же тут нового по сравнению с основным положением о боге как творце мира? Та же вера в пророческую миссию Мохамеда, уважение к «нерукотворному» корану и шариату...

Дальше: «Познание бога разумом... невозможно».

Хм. А я-то, бедный, всю жизнь выше всего на свете ставил разум и воображал, тупой человек, что для него нет ничего недоступного. Но, коль скоро это не так, то как вы советуете нам, почтенный, познать божество?

Хасан Сабах: «Познание бога возможно только поучением имама

и изучением его поучения».

Вот оно! Вот оно, самое главное: верь имаму, и больше тебе ничего не нужно для счастья. Это и есть краеугольный камень всего учения Хасана Сабаха. Придет «скрытый» имам-учитель, и все на свете встанет на место...

Под имамом-учителем, похоже, Хасан подразумевает себя. Хотя и не говорит об этом прямо. Но, господа, сколько их приходило и уходило, славных имамов! И каждый выдавал себя за «настоящего». А на земле все осталось, как было...

Омар, докопавшись до сути, утратил к Хасановой книге всякий интерес.

Сколько ухищрений, чтобы обосновать свое «право» на власть! А суть проста: скинуть тюрков и создать в Иране исмаилитское государство. Конечно, «свободное» и «справедливое». И сделаться, может быть, основателем новой царской династии. Со штатом своих придворных, гаремом и той же раздачей наград угодникам. Только и всего. Это уже не раз случалось...

Первый вопрос:

– Привез «Семь роз»?

– Семь роз?
– удивился Ахмед Атташ.
– Какие розы в эту пору? Они еще не распустились.

Разговор - сквозь раскрытую низкую калитку, врезанную в тяжелый створ высоких ворот.

– Я... о духах...

Тюрк Алтунташ, выжидательно наклонившийся через калитку к Атташу, разочарованно выпрямился. Оттолкнулся рукой от косяка, на который опирался, обиженно ею махнул, отвернулся и сплюнул. Ничего не выходит. Он отступил и взялся за большое медное кольцо.

Пусть глупый торгаш убирается прочь со своей дурацкой бумагой: «Предъявителю сего дозволено торговать, где и чем он пожелает». Сам тюрк Алтунташ читать не умеет, - бумагу ему прочитал дабир - перс-письмоводитель. Алтунташу, конечно, знакома печать визиря, но визирь ему не указчик.

– Вот и торгуй там, внизу, на скалах...

– А! О духах...
– Ахмед, испугавшись, что начальник сейчас закроет перед ним калитку, скинул на порог с плеча тяжелую суму. Ишь, какой нетерпеливый. Погоди, ты получишь свое. Я больно ударил тебя, оглушил, - сейчас нежно поглажу, и станешь ты мягким, как пух...
– «Исфахан - ярым джахан». Кажется, так говорится по-тюркски? Исфахан - половина мира. Но исфаханский торговец, особенно такой, как я, Ахмед Атташ, не половина - он сам целый мир. «Семь роз?» Тьфу! Хоть «Семнадцать». Я привез, - доверительно прошептал Ахмед Атташ, - и кое-что получше. Душистый отвар из рога индийского носорога.

– Это зачем?

– Как зачем?!
–

Ахмед оглянулся на слуг и, поманив начальника пальцем, объяснил ему, давясь от смеха, чуть слышным шепотом, какими достоинствами обладает волшебный отвар.

– У-у, - густо загудел багровый Алтунташ.

– Но - услуга за услугу! Ты позволишь мне оставаться в крепости, пока я не распродам весь свой товар. В городе нет покупателей. Ты думаешь, легко мне было карабкаться по этой круче?

– Открыть ворота!
– хрипло рявкнул тюрк Алтунташ.

На переднем дворе, справа от ворот, - казарма, слева - конюшня. Развьюченных мулов Атташа отвели в конюшню, его самого со слугами и товарами, в казарму. Алтунташ ему выделил отдельное помещение, велев убрать из кладовой котлы со смолой, приготовленной на случай осады.

– Ну?
– Алтунташу не терпелось завладеть обещанным сокровищем. Ханифе! Проклятая девчонка...

Атташ, покопавшись, достал из переметной сумы угловатый таинственный сверток. Развязал шелковый алый платок, вынул резную шкатулку из бледно-золотистого сандалового дерева.

В шкатулке, в двух выемках в бархатной подушечке, уютно лежали два плоских стеклянных флакона.

– Вот это - «Семь роз», - показал Ахмед, - а это... хе-хе... «Семь раз»...

Жидкость в правом флаконе была буровато-невзрачной, во втором - маслянисто-бесцветной.

– Это и есть «Семь роз»?
– удивился Алтунташ. Он не верил.
– Похоже на мутную водичку из канавы.

– Смесь, - пожал плечами торговец.
– Зато - аромат! Ты понюхай.

Алтунташ осторожно откупорил флакон, поднес к увесистому носу.

Недоверие на его корявом лице сменилось недоумением. Затем в глазах мелькнула искра узнавания, и за недоумением пришло изумление.

Глаза увлажнились, лицо побелело. У него подкосились ноги, он сел на лежанку вдоль стены. И прошептал со скорбью:

– Сколько?

Ахмед - беспечно:

– Дарю! Оба флакона. Ибо они нераздельны. Первый из них выражает субстанцию женскую, второй - мужскую. Принимай по тридцать капель...

Алтунташ, как во сне, закупорил флакон деревянной затычкой, вложил в шкатулку, взял шкатулку вялыми руками, с печалью взглянул на купца. И пошел прочь, бледный, потерянный, как человек, внезапно ощутивший дурноту.

Обернувшись, тихо спросил:

– Прислать покупателей?

– Нет, сегодня торговать не буду. Устал. Буду отдыхать. Пошли сюда моих слуг, они во дворе, пусть разберут товары. Приходи к ужину, - сказал он шепотом, - я привез бурдюк хорошего вина.

– Вина?
– Тюрк огляделся, как помешанный.
– Дай сейчас. Налей мне чашу.

– Изволь.
– Ахмед отыскал меж тюков тугой бурдюк, из переметной же сумы извлек расписную чашу.

– Тридцать капель?
– раскрыл начальник шкатулку...