Заклятая невеста

Эльденберт Марина

Горчащие травами, которых я не знаю.

Согревающие силой многовековых деревьев, кроны которых тяжелыми шатрами оплетали поляну.

Густой травой и цветами, ароматы которых ничем не напоминали те, что известны мне.

— Живи, — прошептала я, направляя в девушку весь свой свет. — Живи, пожалуйста!

Глухой удар сердца мне в ладонь заставил вздрогнуть и замереть. А потом сердце Амалии забилось чаще, я видела, как на ее щеки вернулся румянец, как дрогнули веки. Улыбка коснулась губ, словно она спала и видела очень приятный сон. Вместе с благословением леса

в меня втекала уверенность, с каждым глубоким вдохом, поднимавшим ее грудь — радость.

Миг, когда Амалия открыла глаза, стал самым чудесным за последнее время.

Глубоко вздохнув, я замкнула контуры заклинаний, не забыв поблагодарить дарующую силу природу. Отпустила плетение, забирая собственную магию под контроль, и в эту минуту девушка резко села на земле.

— Леди Лавиния! Где мы? Что… случилось?

Она в растерянности огляделась, и я вместе с ней.

Полянку, на которой мы оказались, затопили цветы. Такого количества цветов мне не доводилось видеть ни разу, они были повсюду: сплетаясь тонкими усиками-стебельками, едва покачивались на ветру. Бледно-голубые чашечки с крупными листьями источали тончайший, едва уловимый аромат, но из-за ветра и количества цветов он становился густым и вязким. Мгновение лес молчал, а потом взорвался оглушительным буйством трелей и звуков, шелестом листвы, пением птиц, криками диких животных.

— Это нрэссы, — донесся из-за моей спины голос.

Судя по тому, как Амалия смотрела на Золтера, ей явно была нужна защита. Слепое обожание в глазах достигло того предела, когда мне захотелось заставить ее отвернуться.

— Нрэссы? — переспросила девушка.

— Цветы воскрешения.

— Воскрешения? Здесь кто-то умирал?

— Вы.

Амалия упала в обморок.

То, что это обморок, я поняла, когда рванулась к ней, приложив пальцы к бьющейся на шее жилке.

— Вы ополоумели?! — выдохнула я, обернувшись на его аэльвэрство. — Она же только пришла в себя!

— Она достаточно пришла в себя, чтобы жить, но недостаточно, чтобы разом принять этот мир.

— О да, заявление о том, что ты умирала, однозначно способствует принятию мира! — выдохнула я, поднимаясь и отряхиваясь так яростно, что травинки и веточки полетели прямо на Золтера и его брюки.

— Вы снова чем-то недовольны, леди Лавиния? — Он прищурился, и я сложила руки на груди. — Ваша смертная девчонка будет жить, но это вовсе не значит, что послабления, которые я делаю для вас, будут распространяться на нее.

Подхватив Амалию на руки, а попросту, подбросив ее магией в свои элленарийские руки, его аэльвэрство открыл портал.

— Прошу, — сообщил он. — Насколько мне известно, у вас женщин принято пропускать вперед.

— Насколько известно мне, у вас женщин принято пропускать через сито вашего самомнения, — выдохнула я, но все-таки шагнула в разрыв пространства.

К моему удивлению, мы оказались все в тех же застенках, то есть простите, в целительском крыле. Не утруждаясь церемониями, Золтер сбросил Амалию на кровать и коротко произнес:

— Хьерг.

После чего вытолкнул меня в очередной портал, которые создавал с той же легкостью,

с которой я считаю до двух. Хотя не уверена, что после всех этих порталов и встряски у меня получится так же легко досчитать до двух. Голова кружилась, и отнюдь не от присутствия элленари, который смотрел на меня уже немного иначе. Я бы сказала, изучающе, вплавляясь темным взглядом из-под подчеркнутых узором бровей в самое сердце.

В эту минуту я окончательно осознала, что произошло, и уже открыла рот, чтобы его поблагодарить, когда он жестко отрывисто произнес:

— Никто не должен знать о том, что произошло сегодня в лесу. Это первое. — Узор на его лице искрился, как если бы его напитали магией. — Ты никогда больше не посмеешь вмешиваться в ход казни, как поступила вчера. Это второе. И третье: сегодня я уступил тебе первый и последний раз. Помни об этом. И о том, что я сказал тебе во время завтрака.

Всю благодарность как рукой сняло. Очень вовремя. Очень!

— Правда, что вы можете принимать любую форму? — поинтересовалась я, глядя ему в глаза.

Золтер нахмурился.

— Правда.

— Станьте деревом, — с милой улыбкой заметила я. — Дубом, например. Вам пойдет.

После чего отвернулась и направилась к зеркалу, приводить себя в порядок.

Потому что ни одна приличная леди не позволит себе ходить с веточками в волосах.

8

Его аэльвэрство исчезло очень быстро (видимо, побоялось меня прибить), что же касается меня, я понимала, что бояться его нельзя. Начну — и остановиться уже не смогу. Достаточно того, что рядом с элленари у меня учащается дыхание, а желание оказаться как можно дальше от запертой внутри них силы перемежается с желаниями иного рода, которых раньше я однозначно не испытывала. По большому счету, в Энгерии считается позорным о таком думать, но мне и не доводилось. Хотя бы потому, что Майкла я действительно любила, а к тому дню, когда от наших чувств осталась одна зола, повторять опыт мне не хотелось. Да и сейчас, если честно, не хочется.

По этому поводу я пребывала в глубокой задумчивости. Поэтому, а еще потому что из-за нашей пикировки во время завтрака и того, что за ним последовало, даже не успела расспросить элленари о том, что случилось в лесу. Место, которое я увидела, было жутким. Не просто жутким, пугающим, я даже рядом с магией смерти не ощущала такой всепоглощающей пустоты, холода и животного страха. Чем бы оно ни было, оно наступало на лес, которому я обещала помочь. Помочь которому без информации вряд ли представлялось возможным.

Себе я бы тоже помочь не отказалась, но единственная ценность, которую удалось почерпнуть из разговора с Золтером — это сведения о том, что в Аурихэйм не попасть из нашего мира без проводника элленари. А отсюда — в наш? Если бы этот дубоподобный мужчинообразный властолюбивый представитель древнего народа рассказал мне о том, зачем я ему, возможно, у меня получилось бы поторговаться. Да, сестре герцога не положено торговаться, но когда речь заходит о жизни и свободе, некоторыми правилами стоит пренебречь.