Заклятая невеста
Шрифт:
— Оставьте нас, — приказал он, и спустя миг мы уже были вдвоем.
То есть втроем, но второй Льер мирно сопел на кушетке.
Не успела я об этом подумать, как муж уже шагнул ко мне.
4
Осознание того, что я даже в мыслях вот так… просто назвала Льера мужем, заставило сердце забиться чаще. Особенно когда он коснулся моих волос, почти собранных в высокую прическу.
— Вы что-то хотели? — поинтересовалась я.
— Мы с тобой уже давно на «ты», Лавиния.
Я хотела сказать, что всегда перехожу на «вы» (привычка, крепко
С чего бы?
— Хорошо, ты что-то хотел?
— Да. Безумно. Хочу провести этот день с тобой.
После такого я даже не нашлась, что сказать, а Льер уже скользил пальцами по моим волосам. Подчиняясь магии, пряди расплетались, ложились на мои плечи мягкими волнами. От этих прикосновений все внутри переворачивалось, на коже вспыхивали огненные цветы. Можно сказать, что меня он почти не касался, но в этих не-прикосновениях было больше откровенности, чем даже в тех ласках, которые я помнила.
— Чтобы провести со мной день, обязательно разбирать мою прическу? — спросила я, и голос даже не дрогнул.
— Обязательно, — сказал он, пропуская волосы между пальцами. — Вечером нам предстоит бал…
— Да, очередной праздник.
Про бал у элленари мне нравилось говорить гораздо больше, хотя сами балы не нравились (по крайней мере, ни один их них для меня пока не задался).
— Ты не можешь себе представить, что для нас значит возрождение Аурихэйма.
— Отчего же? Могу, — я кивнула. Полог безмолвия прокатился над нами, заключая в кокон, за который не пробьется ни единого звука. — Но если все было так просто, зачем Золтеру требовался от меня ребенок?
Льер глубоко вздохнул и на миг оставил мои волосы в покое. Впрочем, лучше бы он продолжал с волосами, потому что теперь подался вперед, поставив ладони на столик по обе стороны от меня. Между нами оставались считаные дюймы, и его близость чувствовалась так остро, что мне невыносимо хотелось податься назад. Сократить это расстояние, стереть его, уничтожить. Почувствовать его пальцы на своих обнаженных плечах.
Лишь усилием воли я заставила себя сосредоточиться на нашем отражении и на своем вопросе.
— Золтер ни с кем особо не делился своими планами, — произнес он. — Говорил только то, что считал нужным.
Да неужели.
— Помимо этого, о возрождении Аурихэйма пока говорить рано. Жизнь уже просыпалась однажды… ненадолго, но потом снова сошла на нет. Сегодня ко мне должны прийти с первыми донесениями о том, что происходит с Пустотой. Сегодня вечером я должен буду рассказать об этом всем.
Он говорил так, словно это для него ничего не значит, но я понимала, что на самом деле это значит многое. Элленари, которые чувствуют первые ростки жизни в умирающем мире, сейчас с надеждой ждут первых весточек. Первых счастливых весточек о том, что им больше не нужно будет вести обратный отсчет. Каково это — быть бессмертным, но знать, что твой мир с каждым днем медленно, но верно уходит за Грань?
— Мы, — сказала я, глядя ему в глаза. — Мы расскажем об этом всем.
Кажется, Льер такого не ожидал, потому что по лицу его прокатилась волна чувств. Черты Золтера смягчились, на миг даже показалось, что
— Как скоро станет понятно, что происходит? — поспешила сменить тему.
— Недели будет достаточно.
— Ты поэтому объявил неделю веселья? Чтобы у твоих подданных не было возможности…
Я хотела сказать «переживать», но поняла, что слово «переживать» — не совсем то, что подходит для элленари. Или наоборот, теперь уже подходит? Правда, в следующий миг я поняла, что говорю с Льером не просто как с мужем, но как с повелителем, и мне стало окончательно не по себе.
— Почему ты носишь личину Золтера? — спросила прямо. — Почему, если ваш заговор удался? Почему, если было столько недовольных, если…
— Не спрашивай меня об этом, Лавиния.
— Почему?! — я вскочила, вынужденно оттолкнув его, оказавшись лицом к лицу. — Что такого в этом простом вопросе?
— Ничего. Или все, — Льер смотрел мне в глаза. — Поверь, если я не говорю об этом сейчас, значит, на то есть причина.
— Причина? Твое нежелание говорить правду. В сочетании с ним слово «поверь» звучит очень странно. Равно как и твое предложение начать все сначала. Нельзя начинать отношения с недоверия, Льер.
Я смотрела ему в глаза и ждала, смотрела и ждала до тех пор, пока не осознала: ничего не дождусь. Черты Золтера вновь стали жесткими, взгляд — таким, каким он должен быть.
— Что ж, значит пусть все остается, как есть, — резко произнес он.
Чего я ждала, спрашивается?
— Как вам угодно, — ответила, улыбнувшись. — Будьте любезны пригласить ко мне служанок, пусть они вернут мою прическу в то состояние, в котором она находилась до вашего визита.
— Для того, чтобы приглашать служанок, у тебя есть фрейлины.
Подчиняясь его магии, лопнул созданный мной полог безмолвия, Льер развернулся и вышел, оставив меня одну.
С воспоминаниями о том, как его пальцы скользили по моим волосам.
И странным горьким чувством, суть которого я не могла уловить, как ни пыталась.
Классический бал элленари вызывал у меня желание побыстрее с него сбежать, но сегодня все было по-другому. Никто не обнимался по углам (не говоря уже о чем-то большем), никто не смотрел на меня, как на «смертную». Ирэя — не в счет. Она присутствовала рядом со мной на балу с таким лицом, словно не прочь была свернуть мне шею. В том, что она не прочь, я не сомневалась, но ее постоянное присутствие меня совершенно не беспокоило. Гораздо больше беспокоила Амалия, которая выслушала мои слова с каменным лицом и с видом оскорбленного достоинства сообщила, что ради меня готова на все. После этого я в очередной раз уверилась, что желание приблизить ее к себе в качестве фрейлины было преждевременным.
В частности потому, что сегодня мне пришлось взять ее с собой на открытие, и она держалась так, словно я бросила ее на растерзание своре озверевших от голода диких псов.
Впрочем, пожалуй, это был единственный минус этого бала. В остальном — элленари радовались первым новостям о том, что Пустота замерла, и радость эта была не дикой и не диковинной (назовем это так). Да, вино лилось рекой и танцы временами напоминали народные пляски, но по сравнению с тем, что мне доводилось видеть раньше, это был просто идеальный бал.