Заклятье зверя

Набокова Юлия

Увернувшись от неуклюжего, но мощного удара меча, юноша откатился на обочину и ударил по разбойникам молнией. Молния отбросила их на несколько шагов, но затем они с еще большим ожесточением кинулись атаковать экипаж. Сбоку раздался рык: выхватив кинжал, на Вернера несся крепкий бородатый мужик с безумным взглядом. Такого только подпусти близко – убьет, не раздумывая.

Вернер тоже колебаться не стал – ударил по силачу цепью молний, с юношеским азартом отметив: получилось! Разбойник рухнул, как подкошенный, косматая борода от разряда встала дыбом. Похоже, уже не встанет. Сожалений в сердце не шевельнулось. Вернер хорошо

усвоил наставления Хартвига, которые тот дал воинам перед отъездом из Трамории. «Разбойники – дикари, в них не осталось ничего человеческого. Жалеть их нельзя, – строго втолковывал предводитель. – Или они нас, или мы их. А если они нас, то впредь пострадают ни в чем не повинные люди…» Вернер и не жалел, повернулся на движение сбоку, уклонился от удара, и крестьянские вилы вонзились в дерево за его спиной. А незадачливого головореза, высокого детину, похожего на здоровяка Норда, подкосила цепь молний.

Внезапно Вернера окатило жаром, словно огонь пробежал под кожей ног от ступней до колен. А следом начался нестерпимый зуд, как будто десятки пчелиных жал разом впились ему в ноги изнутри, норовя вырваться наружу. Совсем как тогда, на поле с орками. «Всевышний! – охнул Вернер. – Что со мной?» Но отвлекаться было некогда.

Позади раздался треск – это пробирался через кусты лучник, торопясь примкнуть к своим приятелям-разбойникам. Воины Хартвига пока успешно отражали атаку, не нуждаясь в помощи, и, движимый азартом, Вернер откатился в сторону, чтобы подкараулить лучника. Он дождался, пока разбойник окажется к нему спиной, и в прыжке повалил его на землю. Лучник зарычал, противники покатились по дороге, сбивая с ног разбойников, отступавших под натиском воинов, и нанося друг другу беспорядочные удары.

Вернер разбил противнику нос, тот едва не сломал ему челюсть, а потом локтем двинул в ребро, которое только недавно вылечила Бригитта. «Надеюсь, Бенедикта окажется достойной ученицей лечилки», – подумал Вернер, стиснув зубы и пытаясь перевернуть противника на спину. Сбоку сверкнула серебристая молния – острый клинок стилета взрезал его куртку в опасной близости от шрама, оставшегося от тяжелой раны орков. Смертельная опасность придала Вернеру сил, и он швырнул лучника на землю, оседлав его. Стилет в руке поверженного врага взметнулся вверх, но Вернер обрушил тяжелый ботинок на запястье, раздробив кости. Лучник взвыл от боли и выронил клинок. Вернер, не медля, подобрал оружие и занес его, готовясь вонзить в шею противника.

Но вдруг, как наяву, перекрывая крики разбойников, команды Хартвига и звон металла, прозвучал громкий голос Гидеона: «Отныне всякий раз, когда ты принесешь погибель другому существу, ты станешь постепенно превращаться в волка». Рука Вернера дрогнула, он обернулся, испугавшись, что Гидеон здесь или кто-то услышал его голос, но никому не было до него дела.

Хартвиг, вновь завладев своим конем, наотмашь разил разбойников мечом. Под натиском отряда те отступали, но грозный рык атамана вновь бросал их в атаку, и они кидались вперед, напарываясь на острые клинки. Разбойники проиграли, а их недальновидный главарь не желал понять очевидное.

Однако поверженный лучник извивался, отчаянно борясь за свою жалкую жизнь и силясь скинуть с себя Вернера, и в какой-то момент изловчился и вцепился зубами ему в руку. Собака, с омерзением подумал Вернер. Прав был Хартвиг, разбойники – это дикари, в которых не осталось

ничего человеческого. Единственное, что ими движет, – это жажда наживы, и они, не колеблясь, убьют любого, кто встанет на их пути, будь то женщина, старик или ребенок. При мысли о том, что стало бы с Ивонной, если бы до нее добрались эти звери, Вернер взвился от гнева и выкинул ладонь, готовясь нанести смертельный удар, как вдруг с разбитых губ лучника сорвался стон, в котором он с изумлением расслышал свое имя. Клинок дрогнул, вскользь пройдя по шее разбойника и оставив неглубокую царапину.

– Вер… нер, – отчетливо повторил лучник.

– Откуда ты меня знаешь? – Вернер вцепился ему в плечо, пристально вглядываясь в незнакомое лицо.

Он был готов поклясться, что прежде не встречался с этим смуглым бородачом с отчаянным взглядом и грубым оплывшим лицом – говорят, такое случается, когда злоупотребляешь крепким гномьим элем.

– Не узнал? – горько усмехнулся лучник, и на его губах запузырилась кровавая пена, окрашивая красной влагой светлую щетину. – Это же я, Дрезден.

– Врешь! – с негодованием выкрикнул Вернер. – Ты не Дрезден, ты…

Врун, хотел добавить он, но осекся, заметив знакомый взгляд разноцветных глаз. Когда-то они светились лукавством, теперь были тусклы, как еле тлеющие головешки. Мягкие юношеские черты лица погрубели, ожесточились. Борода придала приятелю совершенно другой вид, сделав из беззаботного юнца прожженного бандита. А солнечная улыбка превратилась в хищный оскал.

– Дрезден, – ошеломленно пробормотал Вернер, скатываясь с приятеля, – что с тобой произошло? Я думал, ты стал знаменитым охотником в Фергале, добываешь дичь к императорскому столу.

– Как же, – глумливо ухмыльнулся тот, поднимаясь на ноги и придерживая сломанное запястье другой рукой. – В столице и без меня полно искусных охотников. Это в деревне меня уважали, а в Фергале я оказался никому не нужным бродягой, которому приходилось вымаливать работу. Я быстро оттуда слинял.

– Но почему же ты не вернулся в деревню? – удивился Вернер.

– После того, что я видел в столице? – Дрезден хрипло, неприятно рассмеялся. – Фергал – это отрава. Побываешь там однажды, поймешь, какая она, настоящая жизнь, и уже другой не захочешь. Месяц на тракте – и я могу три дня гульнуть в Фергале. Большей радости мне и не надо.

– И это теперь твоя жизнь? – пораженно воскликнул Вернер. – Грабить и убивать?

– Осуждаешь меня? – Дрезден с вызовом взглянул на него, и юноша понял, что разбойник, который стоит перед ним, – лишь призрак его старого приятеля. И в нем уже не осталось ничего того, за что он любил охотника Дрездена, – радости жизни, безудержного веселья, сердечного тепла.

– А ты, я смотрю, магом заделался? – насмешливо протянул Дрезден. – Теперь охраняешь богатеньких от такого отребья, как я? Какая ирония Всевышнего!

– При чем тут ирония? – сердито возразил Вернер. – Всевышний не толкал тебя к разбою, ты сам выбрал эту жизнь.

Договорить им не дали: с другой стороны дороги раздался топот лошадей и людские крики. Вдалеке показался большой отряд воинов в синих плащах и сияющих серебром шлемах.

– Уходим, стражники! – истошно завопил главарь и первым нырнул в лес.

Разбойники бросились врассыпную, ломая кусты и торопясь скрыться от имперской стражи, бывшей грозой преступников и защитой мирного населения.