Заклятие немоты
Шрифт:
— Мороки это все, — шепнул Сианад на ухо девушке. — Обман, и ничего больше.
Впереди из колючих зарослей на путников уставилась горящими глазами темная, как смоль, собака ростом с теленка. Люди не сбавили шага и не свернули в сторону. Стиснув зубы, они прошли в такой близи от ощетинившегося пса, что почувствовали на себе его смрадное дыхание. Тварь не бросилась на них и даже не стала преследовать.
Спустя несколько часов дождь ослабел. По ветвям скакали белки, то и дело обрушивая на путников сверкающие водопады. Карту Сианад пока не доставал, опасаясь, как бы та случайно не погибла от сырости.
— Что толку идти, когда я не знаю направления. Так и будем блуждать кругами. Давай лучше разложим костерок и передохнем. Хоть просушимся.
Путники принялись собирать хворост. Девушка вернулась с охапкой подмокших сучьев. Сианад был горд собой: он обнаружил кучу сухих веток в дупле упавшего дерева. Эрт перевязал их и взвалил на спину, отправившись на поиски сухого мха.
— Оббан теш! — застонал Сианад через пару минут. — Ну и тяжелая эта вязанка, хребет сломаешь! Все, больше не могу! Костер жгем прямо здесь. Ох-ох-ох! Будто мешок с камнями! — Сианад расправил плечи, с наслаждением уронив ношу подле ранца.
Вязанка подпрыгнула и, забавно вихляясь, потрусила прочь. Сианад попытался схватить беглянку — та улизнула прямо из-под носа.
— Тани! Лови ее! Заходи справа, Имриен!
Они гонялись за своенравной вязанкой по всей поляне. Вдруг хворост завизжал и с хохотом растаял в воздухе.
— У, вонючие хитрюги! Чума вас возьми! — прорычал Сианад и погрозил пустому месту кулаком. — А ты-то че ухмыляешься?
Маленький костерок трещал и сильно дымил, практически не давая тепла. Дождь наконец перестал, солнечный свет пробился сквозь листву, и на земле обозначились резкие глубокие тени. От одежды Сианада и Имриен шел пар. Эрт сварил в небольшом котелке пшенную кашу с изюмом. После еды Сианад заметно повеселел и опять стал разговорчив.
— … Так вот, нежить бывает двух видов: явная и неявная. Даже нет, трех, есть еще хитрюги, эти сами по себе: то злые, то добрые, не разберешь их! Явная нежить — нам не помеха, в худшем случае созорничает чего-нибудь, а то и выручит. Вот неявные — от них хорошего не жди. Нет на свете такой силы, что заставила бы их пожалеть смертного. Хотя, знаешь, с любой нежитью держи ухо востро. Давай я объясню тебе законы, которых эти твари никогда не нарушают. Не удивляйся, шерна, у них свои правила — кто знает, тот уже не пропадет. Помнишь, я говорил тебе: встретишь нежить — не показывай страха. Это дает особую защиту. А вот еще: никто не должен знать, как тебя зовут. В лесу это неписаный закон, настоящего имени человека вслух произносить нельзя, разве что злейшего врага. Зато если выведать прозвание того, кто тебе угрожает, будь это хитрюга, явный или… другой, — тогда уж он тебе будет подчиняться, до какой-то степени. Или, например: никогда не смотри в глаза нежити. На некоторых глядеть можно и даже нужно, чтобы они не исчезли, но опять же не в глаза! Это очень опасно.
Вообще у них много всяких правил, таких чудных, что иногда диву даешься. Но знаешь, чего не могут эти твари? Лгать. Вот так вот взять и сказать человеку неправду. Веришь ли? Не под силу им это. Оружие нежити — недоговорки, двусмысленности, как бы истина, только вывернутая наизнанку. Ну и потом, всегда можно подпустить
Сианада было не остановить. Имриен засомневалась, а не дышит ли он ушами. Слова заменяли эрту сладкое вино, а тут под рукой оказался подходящий кувшинчик…
— Есть твари стайные, они одеваются во все зеленое, есть одиночки, те ходят в красном. Одни маленькие, другие больше, третьи выглядят, как хотят. Кто-то бродит под землей, в море или в пресной воде. Попадается и домашняя нежить. Некоторые существа ночные, с рассветом они пропадают, а некоторые нет. Встречаются среди них и недалекие, и семи пядей во лбу, все, как у людей. Глупых можно перехитрить, а мелюзгу даже изловить. Смотришь на такое существо очень пристально и берешь прямо голыми руками. Главное — не моргнуть и не ослабить хватку. Тварь обязательно откупится: исполнит желание или выдаст, где зарыто золото.
Каких-нибудь неявных послабее легко отпугнуть солью, амулетами и прочим. Хорошо также, если у человека язык подвешен, как у Барда: за таким всегда останется Последнее Слово, а нежить этого боится. Еще одни не выносят звона колокольчиков. Есть даже такой стишок:
Хлеб да соль через порог,
Ручейки да серебро,
Палка — ведьмина метла,
Сохраните ото зла.
Клевер, колокольный звон,
Древний ясень, фай ворон,
На запястье красна нить,
От неявных сохрани.
Солнце, третьи петухи,
Сберегите от лихих.
Да… Простенькие талисманы — это хорошо, но могучую нежить ими не спугнешь, тут нужны заклятия покрепче. Вот почему наши маги никогда не останутся без куска хлеба. Да ведь и они, правду сказать, не всесильны… Но ты не бойся, мы-то непременно прорвемся.
Есть еще хитрость: коли человек на ходу свистит, зараза ему нипочем. Ну, или ей, — добавил Сианад, подумав.
Девушка потянула эрта за рукав, испуганно тыча пальцем вверх. Там, где небеса проглядывали сквозь кроны, мимолетной тенью пронесся человек на крылатом коне.
— Всадник Бури? Умереть — не встать!.. Скорее всего дозорный из Жильварис Тарв. Видишь, твой корабль уже ищут. Потому что здесь нет ни одной небесной дороги, обычным всадникам в этой глухомани делать нечего… Если только мы не… Да ладно, мы, конечно, капельку сбились с пути, но не заблудились же! Ерунда! Пока Медведь с тобой, шерна, тревожиться не о чем.
Если у Имриен и были дурные предчувствия, она оставила их при себе.
Так и не просохнув толком, путники затоптали костер и отправились дальше, отгоняя усталость, поминутно ожидая какой-нибудь опасности.
Впереди зазвучала прелестнейшая мелодия. Сианад остановился и прислушался склонив голову.
— Арфострунные деревья. Такое диво не каждый день встретишь. Кстати, они совершенно безобидны.
Еще немного, и путники вышли на полянку, окруженную чудесными деревьями. С каждой зеленой ветви опускалось не то множество тоненьких корней, не то усиков наподобие виноградных, которые крепко цеплялись за нижнюю ветку. Получался живой музыкальный инструмент; вокруг инструмента суетились мелкие блестящие жучки. Всякий раз, когда букашка задевала тугую струну, та звенела чистой золотой нотой — и вот уже всю поляну заливало солнечное пение сотен полнозвучных арф.