Заклятие немоты
Шрифт:
Чтобы убить время, девушки играли в Камень-Ножницы-Бумагу, загадывали друг другу загадки и шарады, даже рассуждали о различных способах побега. Имриен усвоила много новых слов, а взамен поведала Муирне об их с Сианадом приключениях. Правда, когда племянница Большого Медведя пожелала узнать, что же они делали в горах, рассказчица уклонилась от прямого ответа: она обещала товарищу не выдавать тайну сокровищ. В любом случае ей удалось заинтересовать эртийку, а вскоре из любопытства проклюнулись ростки настоящей дружбы.
Время тянулось медленно и до тошноты однообразно. Развлекали разве что легкие порывы шанга, когда
— Зачем держать нас так долго? — размышляла Муирна. — Хотя конечно: пока еще в Тарв придет следующее невольничье судно до Намарры!.. Эх, упустили мы свой караван. Теперь он уже в пути. Да что это я? Нашла о чем горевать. Какой-то там караван! Остаться бы живыми — и то хвала Звезде!
На четырнадцатый день из-за двери раздалась сердитая перебранка.
— А я говорю, хватит ждать! Бросаем это дело, нас могут раскрыть!
— Уже совсем скоро! Может, даже сегодня. Кто же отказывается от того, что в руках?
— Мы и так слишком долго откладывали.
— Чего ты боишься? Сморщенных старушонок? Бедняжка Проныра, поди, в штаны наложил от страха!
— Говорю тебе, пора от них избавляться.
— Ни за что. Нынче подует славный бродячий ветер, нутром чую. Голоса спорщиков затихли в конце коридора.
— О нет! — слабо простонала Муирна. — Какая дикость. Нас никуда не продадут, Имриен. Все гораздо хуже. Это неприкрытый дом, и мы скоро станем гилфами.
«Что ты имеешь в виду?»
— Гилфы — это актеры шальной бури. Те, кто нарочно не надевает капюшона во время шанга и оставляет живые картинки. Потом, в следующую бурю их показывают людям за плату. Вот такие представления играют в неприкрытых домах. Это незаконно, зато бессердечные скирдас получают приличные барыши. Хозяева не любят терять постоянных посетителей, вот и рыщут по городу в поисках новых гилфов. И кроме того, вечно придумывают свежие трюки позанятнее.
«Как мы будем играть?»
— Не знаю. Боюсь даже подумать. Взрослые иногда шушукались о таких вещах, когда считали, что я не слышу… Одни гилфы, например, борются друг с другом, иные дерутся с дикими зверями, или прыгают в горящие кольца, или ходят босиком по углям. Словом, делают что-нибудь такое, чтобы стало страшно. От ужаса их отпечатки ярче светятся.
«Счастье тоже светится».
— Ну да, только этим злодеям проще внушить ужас. И не обычный человеческий страх, от которого похолодеешь и не двинешься с места. Нет, это будет совершенный кошмар, чтобы потянуло на разные подвиги. Зрители любят пощекотать нервишки. Когда подует следующий шанг… Да смилуется над нами Сеиллеин! Есть вещи страшнее смерти.
В эту ночь бродячий ветер так и не подул, и город даже на миг не превратился в шкатулку с самоцветами. Зато Проныра напился в стельку и вломился к пленницам. Неожиданно в нем пробудилось желание излить перед кем-нибудь душу.
— Раньше это был самый известный притон в городе, — жаловался слуга. — Мы загребали такие деньжищи! А потом все дело пошло прахом. Как-то ночью идет обычное представление, от народу, как всегда, отбою нет, и вдруг раздается громовой голос: «Где мое золотое око?» Тут из камина высовывается здоровенная волосатая Рука — а может, Нога,
— Мансската! — прошипела Муирна.
— Теперь вы — наша надежда. Вот подует бродячий ветер, запрем обеих в зрительном зале. Если явится Рука-из-Камина и потребует свое око, пусть забирает ваши глазки. Это ничего, что у тебя, бесцветная, они как крыжовник, а у той рыжей — как яйца дрозда. Может статься, Оно и не заметит разницы. А может, ему все равно, чем на свет пялиться. Лишь бы убралось и нас оставило в покое. Надеюсь, одну из вас Тварь не покалечит, а то нечего будет продать в Намарру.
Муирна не промолвила ни слова. Она побледнела как смерть и с такой силой сжала кулаки, что ногти вонзились в плоть. Проныра внезапно пришел в себя, то есть замолчал и с каменным выражением лица покинул каморку, не забыв запереть дверь.
Настал день, когда Имриен процарапала на стене двадцать восьмую отметку. И тут по ее телу побежали мурашки. Где-то недалеко разрастается крупная шальная буря, поняла она. Шло время; предчувствие не исчезало, а, напротив, усиливалось. Когда сгустились ночные сумерки, Муирна тоже пробудилась от напрасных надежд:
— Имриен, шанг! Бродячая буря идет сюда!
Подруги схватились за руки. За стенами, на воле раздались безудержные скорбные рыдания.
Муирна содрогнулась и погрузилась в молчание. Узницы прислушались. Еще один протяжный скорбный вопль. И еще. И в третий раз. Громкие стенания разрывали душу на части. Наконец судорожные всхлипы затихли с порывом бриза.
Плакальщицы Тарва обитали на этой реке задолго до того, как на берегах возникли первые постройки. Печальные существа испокон веков селились в реках. Мало кто из смертных видел Плакальщиц собственными глазами. Это случалось, наверное, раз в столетие, не чаще. Тоскующие вестницы сидели обычно у самой кромки воды и полоскали окровавленные одежды будущих мертвецов. Как горожане, так и сельские жители с одинаковым трепетом вслушивались в мрачные прорицания Плакальщиц. И те никогда не лгали.
Кому-то суждено погибнуть этой ночью. Кому же?
Звезды за холодными решетками превратились в тлеющие угли. Дверь раскрылась с металлическим скрипом. В проеме стояли мужчины с факелами. В каморку вошел коротышка с гнойными язвочками у рта.
— Представление начинается! — объявил он, сорвал с пленниц капюшоны и протолкнул девушек в коридор. Охрана расступилась и вновь сомкнула ряды за их спинами.
Поднявшись на четыре лестничных пролета, мужчина откинул засов с массивной двери и открыл ее мощным пинком. Двое других просунули яркие факелы внутрь, осветив грандиозную залу.