Заключенный №1. Несломленный Ходорковский
Шрифт:
Часть IV
И снова Москва. Второй приговор
СИЗО «Матросская тишина» – Хамовнический суд, 2009–2011
– Ваша честь, законного пути для вынесения обвинительного приговора я вам не оставлю…
Это обещание из уст Ходорковского прозвучит в августе 2009 года, когда Данилкин в очередной раз продлит ему и Лебедеву арест по второму делу, согласившись абсолютно со всеми доводами прокуроров.
Когда Ходорковский произнесет эту фразу, судья Данилкин остановит свой взгляд на нем, посмотрит сотую долю секунды, а затем снова опустит взгляд в бумаги.
Что
Кажется, это сама жизнь расставит все на свои места. Так иногда бывает…
Глава 29
И снова Москва
В 20-х числах февраля 2009-го рано утром старикам Ходорковским позвонили читинские адвокаты: «В Чите его уже нет. Привезли в Москву. Все подробности потом. Доставили самолетом. Он уже в «Матросской тишине». Дают свидание жене и одному из родителей. Выбирайте…»
Старики решили, что поедет отец – ему реже всех удавалось встречаться с сыном (тяжело переносил длинные перелеты). Впопыхах засовывали в сумку все, что попадалось под руки, откопали где-то старое отцовское зимнее пальто, допотопную лыжную шапку – им сказали, что в СИЗО холодно. Настроение было приподнятое – все-таки сын в Москве…
……………….
Ходорковского и Лебедева и вправду доставили самолетом, а не спецэтапом на поезде. Более того – они летели в хвосте медведевского кортежа. Президент в тот момент совершал поездку по Забайкальскому краю и подхватил их в Чите…
– Вот как нас привезли… – рассказывал в первый день адвокатам Платон Лебедев.
– Да ладно!.. – не верили адвокаты.
Спрашиваю Ходорковского, какие-то надежды появились тогда в связи с тем, что летели в хвосте президентского кортежа?
Ходорковского и Лебедева доставили самолетом, а не спецэтапом на поезде. Более того – они летели в хвосте медведевского кортежа.
– Этапирование в Москву означало, что принято решение провести открытый процесс, и решение принималось на политическом уровне, – отвечает он. – Открытый процесс позволял обратиться к общественному мнению. Одновременно было ясно – в Москве оправдательных приговоров не бывает. Значит, политических возможностей прекратить позорище нет.
Но настроение у обоих все же было приподнятое. То ли от этой странной и быстрой доставки в Москву в хвосте президентского кортежа. То ли от предстоящего суда, к которому они, черт возьми, готовы как никогда. Аж руки чешутся… Только бы побыстрее начать доказывать бредовость обвинения – украли нефть у самих себя, да еще не заплатили с этого налоги…
«Зрелище гарантирую небезынтересное… – передает через адвокатов такое вот свое обращение к общественности Ходорковский. – Прятаться за процессуальные увертки не буду. Не буду говорить и о политической мотивированности процесса, чтобы не затруднять понимания шокирующей простоты дела. О моих политических взглядах всем и так известно…»
Еще бы.
3 марта 2009-го начался его второй суд.
Глава 30
Другой Ходорковский
– Поставлю в угол! Нет!
В суде я сидела у окна, на скамейке за маленьким столиком, который мне и моей напарнице – чтобы удобнее писать – любезно в начале процесса согласился выдать судья Данилкин. Место было дальше всех от «аквариума», но удобное тем, что было видно всех и вся. Например, следователя Салавата Каримова. Не вживую, конечно, а сидящего в аське у прокурора Лахтина и консультирующего его на протяжении всего процесса…
На этом месте я и просижу ровно год и восемь месяцев – все время процесса. И вместе с «аквариумом», прокурорами, адвокатами и судьей я с этим своим столиком стану постоянным атрибутом зала № 7, а также постоянной головной болью прокуроров (самое их мягкое ругательство в мой адрес – «журналюга») и того самого редактора Михалыча, который на протяжении двух лет каждое субботнее утро будет хвататься за голову и с криками: «Я больше не могу», «Это опять война и мир!!!», «Убью!» закидывать мне в Скайп бомбочки вместо смайликов…
К постоянной головной боли редактора примешивалось еще и то, что тексты я сдавала в самый последний момент. Ближе к концу процесса это запаздывание стало нормой. Свидетели говорили много, но одно и то же. Прокуроры говорили не меньше, но каждый раз что-то новое. То новый способ хищения изобретали, забраковывая опровергнутые свидетелями прежние 30 вариантов, то озвучивали такую конструкцию из оскорблений в адрес «аквариума», которую не слышали даже хамоватые и нагловатые студенты театральных вузов, иногда заскакивающие к нам на процесс…
– Вот загибает! – хором орали они, когда прокурор Лахтин выдавал, например, такое: «Ходорковский и Лебедев испытывают полное пренебрежение к правосудию. Обладая внешней мягкостью, Ходорковский на самом деле не такой, хоть и играет в суде роль нормального человека…» или «Преступления Ходорковского подрывают основу безопасности и устои государства. Всякий, кто так не считает, подрывает устои государства тоже…»
Прокурор Лахтин выдавал, например, такое: «Преступления Ходорковского подрывают основу безопасности и устои государства. Всякий, кто так не считает, подрывает устои государства тоже…»
В общем, каждый день отечественная юриспруденция пополнялась изумительными ноу-хау. А мне каждый раз сию фактуру надо было переварить, разложить по полочкам и в более-менее удобоваримой форме представить читателям. Чтоб было понятно и не скучно… Да, и не забыть про угрозы редактора – «Войну и мир не писать!».
Впрочем, все это было внешней стороной жизни. А вот внутренней… На самом деле причиной моего запаздывания в номер чаще служило иное. Уж слишком много времени у меня уходило на то, чтобы прийти в себя после этих заседаний в Хамовниках, постоянно присутствовать на которых нужно было разрешать лишь людям с устойчивой нервной системой…