Заколдованная Элла
Шрифт:
— Орите во все горло, заглушите их!
Кучер понял меня первым и закричал всякие диковинные незнакомые слова. Потом вступила Хетти:
— Съешьте меня последней! Съешьте меня последней! — заходилась она.
Однако спас нас не кто-нибудь, а Оливия. Ее нескончаемый вой не то что слышать — думать не давал. Не понимаю, когда она успевала перевести дух, — вой был ровный и непрерывный. Мы уже миновали предместья Дженна, огры скрылись вдали, я пришла в себя после пережитого — а Оливия
— Олли, замолчи, — простонала Хетти. — Никто никого не съест. У меня от тебя мигрень.
Но Оливия не унималась, пока кучер не остановил коней, не влез к нам и не влепил ей звонкую оплеуху.
— Извините, барышни, — сказал он и вылез обратно.
Пансион помещался в обычном деревянном доме. Так мог бы выглядеть дом средней руки торговца — если бы не огромные цветущие кусты, обстриженные в виде девиц в пышных юбках.
Я уповала на то, что обеденные порции здесь щедрые.
Когда мы въехали, дверь открылась и навстречу нашей карете вышла седовласая дама с царственной осанкой.
— Добро пожаловать, милые дамы. — И она присела в реверансе — ах, какой это был грациозный реверанс, просто на зависть!
Мы тоже сделали реверансы.
Она махнула рукой в мою сторону:
— А это кто?
Я тут же подала голос — иначе встрянет Хетти и объяснит мое присутствие как-нибудь не так, как мне бы хотелось.
— Мадам, меня зовут Элла. Мой отец — сэр Питер Фреллский. Вот его письмо к вам.
Я вытащила отцовское письмо и кошелек из ковровой сумки.
Дама положила письмо и кошелек — предварительно привычным движением взвесив его в руке — в карман фартука.
— Весьма приятная неожиданность. Меня зовут мадам Эдит, я директриса вашего нового дома. Добро пожаловать в наше скромное заведение.
И она снова присела в реверансе.
Мне это уже начало надоедать. Когда я присела в ответ, в правой коленке хрустнуло.
— Мы только что отобедали.
Прощайте, щедрые порции.
— И сидим за рукоделием в вышивальной зале. Барышням не терпится познакомиться с вами, а чем раньше примешься оттачивать образование, тем лучше.
Она провела нас в большую светлую комнату.
— Милые дамы, — провозгласила мадам Эдит, — это три ваши новые подруги.
Девушки в комнате, как по команде, разом встали, сделали книксен и сели обратно. Все они были в розовых платьях и с желтыми лентами в волосах. Мое платье с дороги было все измято и в пятнах, а немытые волосы, наверное, совсем растрепались.
— Милые дамы, за работу, — сказала мадам Эдит. — Новым ученицам поможет учительница рукоделия.
Я осторожно села на стул у дверей и мрачно оглядела залу, где царила сплошная утонченность. И случайно
Учительница рукоделия принесла мне иголку, цветные нитки и круглый лоскут белого льна, на котором был размечен узор из цветов. Мне надо было вышить цветы по контуру. Потом из этой тряпочки можно будет сделать подушку или обтянуть ею спинку стула.
Объяснив мне задание, учительница ушла — она решила, что я сама соображу, как его выполнять. Только вот я ни разу в жизни иголку в руках не держала. И хотя я наблюдала за остальными ученицами, мне не удалось даже вдеть нитку в ушко. И я мучилась четверть часа, прежде чем учительница бросилась мне на помощь.
— Бедное дитя, кто тебя воспитывал — огры, наверное, а то и еще кто похуже! — воскликнула она, выхватив у меня иголку. — Держи ее бережно. Это не копье. И подноси к ней нитку, а не наоборот.
Она вдела в иголку зеленую нитку и вернула ее мне.
Я взяла ее бережно, как мне велели.
Учительница ушла, а я тупо уставилась на рукоделие. Потом воткнула иголку в контур розы. Голова у меня трещала от голода.
— Завяжи узелок на конце нитки и начинай с изнанки. — Это была та девочка, которая мне подмигнула. Она пересела рядом со мной. — А если ты вышьешь зеленую розу, учительница поднимет тебя на смех. Розы должны быть красные или розовые — ну или желтые, если ты очень смелая.
На коленях у моей новой знакомой лежало недошитое розовое платье — точно такое же, какое было на ней самой. Она склонилась над ним и сделала крошечный стежок.
Волосы она заплела во множество косичек, а косички стянула в узел на макушке. А лицо у нее было цвета корицы, с малиновым румянцем на щеках (в голову мне настойчиво лезли мысли о еде). Уголки губ от природы загибались кверху, так что вид у девочки был постоянно довольный и умиротворенный.
Звали ее Арейда, а ее родители жили в Амонте — большом городе сразу за границей с Айортой. Арейда говорила с айортийским акцентом, причмокивая на звуке «м» и выговаривая «й» вместо «л».
— Абенса утью анья убенсу. — Кажется, это по-айортийски означало «Приятно с тобой познакомиться». Я научилась этой фразе у попугая.
Арейда просияла:
— Убенсу ок-оммо айорта?!
— Только несколько слов, — призналась я.
Она ужасно расстроилась.
— Как было бы славно, если бы было с кем поговорить на родном языке.
— Научи меня!
— Произношение у тебя хорошее, — с сомнением в голосе проговорила Арейда. — Но учительница письма всех учит айортийскому, а никто так и не выучился.