Заколдованная рубашка

Кальма Н

— Как! Уже конец?

Отчаянный вопль. Невеста падает на руки подоспевшего Александра. Узник мгновение смотрит на нее, потом машет рукой и, шатаясь, устремляется к двери.

— Финита, финита! — бормочет он как безумный.

Конвойные почти выносят его. Александр громко требует воды для «сестры». Со всех сторон бегут стражи.

— Повера синьора! Поверо бамбино! Бедное, бедное дитя! — повторяют они, с жалостью глядя на лежащую без чувств иностранку в голубом.

Александр брызгает водой в прекрасное лицо с крепко сомкнутыми глазами.

— Не попортите шляпку, тезка, — слышит он лукавый шепот.

Еще несколько минут на глазах у тюремщиков — и вот уже снова пустынная солнечная улица и ворота, запирающиеся за ними с тупым железным лязгом.

Веттурино обмахивает метелкой мух с заснувшей лошади. Он бросает любопытный взгляд на своих седоков.

— Ну, удалось вам что-нибудь сделать для этих несчастных? спрашивает он, когда экипаж оставляет далеко позади стену тюрьмы Сан-Микеле.

— Кажется, удалось, — отвечает Александра Николаевна, и Есипов видит край разрумянившейся щеки и веселый глаз своей соседки.

— Да благословит вас за это святая Мадонна, синьора! — с чувством говорит веттурино.

22. Побег

Едва перед моделью Верещагина — Франческой Монти забрезжила надежда на спасение мужа, как она из отчаявшейся, тоскующей, беспомощной женщины вмиг превратилась в деятельного, ловкого, смелого лазутчика и связного. Это она разузнала и передала через Верещагина, сколько тюремщиков в помещении уголовных, кто из них будет дежурить в день, назначенный для побега, сколько часовых во дворе и где именно расположены их посты. Это она доставила ответ Пелуццо на записку, переданную «невестой». (Бруно сообщал, что принимает план побега и постарается выполнить все, что придумали для его спасения друзья.) Это она и ее дети явились в тюрьму на одно из ближайших свиданий с Монти сильно потолстевшими. Под сицилийским нарядом Франчески, под козьей безрукавкой Уго и даже под рубашонкой младенца были запрятаны части священнического одеяния, веревки, ножи все, что могло понадобиться беглецам. Отныне все способности Франчески ее ум, ее изворотливость — были направлены только на спасение мужа и неведомого ей узника, который должен был бежать вместе с Марко.

Франческе, простой крестьянке, было легче, чем другим, разговориться с караульными солдатами и тюремщиками, такими же крестьянами, как она сама, и вдобавок жалевшими ее, потому что муж ее был приговорен к смертной казни. Она сказала Василию Петровичу, что два часовых падки на деньги: можно их подкупить, и они будут слепы и глухи.

— Дадим им денег, — сказал Верещагин. — Но главное препятствие не в них, а в дежурном тюремщике. Вот если бы удалось сговориться с ним…

— Кажется, и тут можно будет что-то сделать, синьор. — Франческа потупилась и покраснела. — Там, в тюрьме, нашелся у меня старый знакомый, можно сказать, земляк. Он знал меня еще девушкой, до того, как я вышла за Марко, и… тоже ко мне сватался. Конечно, он не стал бы помогать Марко, да я показала ему детишек. Ну, он пожалел меня, а потом мы с ним вспомнили старину да как были мальчишкой и девчонкой, как вместе играли камешками. Словом, он обещался мне помочь. Только он страсть боится, синьор, прямо трясется, что его заподозрят. Как начнут дознаваться, всё узнают, и тогда ему несдобровать; самого посадят, а семья останется нищей. Он сказал мне, что мог бы смениться с товарищем, попроситься дежурить в тот день, когда мы назначим. Но, если побег случится в его дежурство, его непременно выгонят со службы. И он с семьей останется без хлеба.

— Так пообещай ему столько денег, что он сможет купить дом в деревне и завести хозяйство, — обрадовался Василий Петрович. — Пусть он не опасается ни за себя, ни за семью. И скажи ему: всё продумают так умно, что тюремное начальство его не заподозрит. Да как зовут твоего земляка? спросил он Франческу.

Та опустила глаза:

— Можно мне не говорить его имя, синьор? Пусть это дело будет только между нами.

— Как хочешь, — пожал плечами Верещагин. — Но помни: в твоих руках две жизни.

— Так я могу обещать моему земляку целый дом? — Франческа от волнения сделалась еще красивее. — Это правда, синьор?

— Даю тебе в этом мое честное слово! — торжественно уверил ее Василий Петрович.

День

побега обоих заключенных был уже определен и все подробности разработаны и самими узниками и друзьями на воле до последних мелочей. Побег был назначен на вечер, на то время, когда дежурный тюремщик по заведенному порядку обходил камеры и запирал их на ночь. Если бы удалось сговориться окончательно с земляком Франчески Монти, все сразу стало бы значительно проще, можно было бы избежать вооруженной борьбы. Заключенным осталось бы только быстро переодеться: Пелуццо — в сутану священника, а Марко Монти, похожему ростом и выговором на земляка Франчески, — в форму тюремщика, и выйти из тюремных ворот, где их будут ждать экипажи, запряженные самыми быстрыми конями. Кони домчат их до надежных убежищ у друзей, а после…

Но о том, что будет после, никто из организаторов побега и не думал. Только бы удалась первая часть задуманного! Только бы не оборвалось даже самое маленькое звено в этой так тщательно продуманной цепи! Удастся ли Монти незаметно подпилить свои кандалы и проносить их подпиленными до минуты побега? Сумеет ли Франческа уговорить земляка? Успеют ли заключенные переодеться без помехи? Не обнаружат ли маскарад часовые во дворе? Отворят ли они заключенным тюремные ворота?

Множество таких вопросов день и ночь тревожили и самих узников и участников заговора. Впрочем, один из заговорщиков — Александр Есипов, самый молодой, — был совершенно спокоен: «Ангел-Воитель» не считала нужным посвящать его в подробности, и он ничего не знал обо всех этих приготовлениях.

После того как Есипов благополучно доставил «невесту» из тюрьмы в палаццо Марескотти и сдал с рук на руки ничего не подозревавшему Валерию Ивановичу, Александра Николаевна виделась с ним только урывками. Когда же при случайных встречах Александр пытался узнать у нее, скоро ли выйдет на свободу «жених», она шутливо зажимала ему рот:

— Помалкивайте, тезка. Скажут, когда будет нужно.

Так прошло несколько дней, но вот однажды «Ангел-Воитель», как бы невзначай, спросила Александра:

— Лошадьми умеете править? Да не клячами какими-нибудь, а настоящими, горячими конями.

Александр встрепенулся:

— Приходилось у нас в имении.

— Тогда разыщите и наймите на послезавтра две самые легкие коляски и две пары самых лучших коней, какие только сможете раздобыть. Да помните: одной из этих пар придется править вам.

Так Александр Есипов получил еще одно задание и узнал день побега.

Под вечер, накануне казни, улички и дорога близ тюрьмы Сан-Микеле были необычно оживленны. Какие-то босяки беспечно дремали, лежа на теплой земле. У перекрестка стоял продавец рожков, еще один продавец сластей устроился почти у самых ворот тюрьмы. Три подвыпивших крестьянина играли в кости, расположившись в лавчонке на углу. Рослая дама в модной большой шляпе прогуливала по пустырю неподалеку от тюрьмы собаку свирепого вида. Все это бросилось в глаза Александру, когда он, одетый в костюм веттурино, остановил коляску в улочке, примыкавшей к зданию тюрьмы. Еще одна коляска, с парой знакомых Александру кровных коней, дежурила поблизости. На козлах дремал совсем дряхлый, сгорбленный веттурино. Услышав голос Александра, успокаивавшего коней, старичок поднял голову. На секунду Александру почудились яркие глаза и усмешка Лоренцо Пучеглаза. Как, неужто он? Но в следующий миг веттурино снова сгорбился, покашлял по-стариковски и опять, видимо, заснул на своих козлах.

Александр еще раз огладил коней, проверил сбрую, вожжи. Он старался занять себя каким-нибудь делом, но сердце стучало неровными ударами, и в горле пересохло. Попить бы! Да где там! Нельзя! Надо ждать!

Он взглянул на часы. Прошло уже пятнадцать минут. Что ж они там? Из лавчонки доносились азартные выкрики игроков, зарычал на кого-то пес. Шаги? Нет, это гравий заскрипел под ногами у дамы. Минуты всё ползут и ползут. И все еще никого нет…

А в это время на тюремной башне прозвонили старинные часы и тюремщик Вадди, молодой, рослый парень очень похожий общим типом лица на Марко Монти, начал обходить камеры.