Заколдованный круг
Шрифт:
Ховард проснулся от слез, сел на траву, по-прежнему держа открытую бритву. И вдруг почувствовал, как ему хочется жить.
Вот как, он и не знал, что у него было намерение покончить с собой.
Неожиданно он услышал мужские голоса, доносившиеся с тропинки, что вела от тропы к дому. Видно, они-то его и разбудили.
За оградой шли пятеро мужчин. Четверо — хусманы. Пятого он сразу не признал, но видел, что это не ленсман.
Он поднялся, закрыл лезвие и сунул бритву в карман куртки.
Пятый шел на шаг впереди остальных. Теперь
— Я вот пришел с твоими хусманами, Ховард, — начал Ханс. — Дьявол-искуситель сбил их с пути истинного. Но господь бог помог мне уговорить их. Мы бы пришли раньше, но мы все вместе молились. Они раскаиваются в своих грехах и от всего сердца просят тебя о прощении.
Говоря это, он вскинул глаза к небу — и странно, слова его не прозвучали ни фальшиво, ни глупо.
— Хвала всевышнему, обращающему зло в добро.
Эдварт, который никогда не умел держать язык за зубами, шагнул вперед и, тоже глядя в небо, сказал:
— Узрели мы правду и господа нашли!
Жатва
На следующий день к вечеру воротилась Рённев вместе с зятем Хансом Муэном. Слухи дошли до них в полдень того же дня. Но что все, можно сказать, закончилось благополучно, они еще не знали.
И вдруг Ховард понял — никогда прежде он не видел Рённев разгневанной.
Служанке, которая недавно кричала на крыльце «убивец», а сейчас металась по кухне со слезами, Рённев бросила только одну фразу: «Вон из дому!»
Хусманов она тоже вышвырнет. Они нарушили все уговоры и обещания и пусть убираются вон все, как один, даже если вместо них некого будет поселить.
Ханс и Ховард осторожно пробовали ее урезонить, но впустую. Когда Ховард сказал, что бедняги узрели бога — Антон вот рассказывает, что они дома поют псалмы, — Рённев только заявила, что за такое прозрение и гроша ломаного не даст. А что им еще оставалось? Пусть теперь нанимаются к господу богу.
Ханс робко возразил, что не грех бы подумать и о жатве, но она только фыркнула. Пусть убираются вон, даже если все сгниет на корню.
Они поначалу ничего не добились. Антона, который на сей раз не был замешан в истории, но который места себе не находил с перепугу, послали за хусманами.
Они вошли, точно побитые собаки.
Их посадили за пустой кухонный стол. Говорила с ними Рённев. Она сказала, что после такого дела они с Ховардом имеют полное право вышвырнуть их вон и никто в селении не протянет им руку помощи.
Когда Эдварт попытался заговорить о боге, она оборвала его:
— Заткнись! Уши вянут от твоей болтовни.
Выручил их бедняга Тьёстьёль.
Что удивительно — его, видно, в новую веру не обратили. Ховард заметил, что другие поглядывают на него с холодком, а уж по какой причине — неизвестно. Он и за столом
Вдруг у него вырвалось:
— Я с самого начала знал, что это уж чересчур. Теперь до гробовой доски не смыть мне позора.
Рённев пристально вглядывалась в него. И на глазах у всех начала успокаиваться.
— Можешь остаться, Тьёстьёль, — сказала она, — ты всегда был получше других. А вы, — она переводила глаза с одного на другого, и они съеживались под ее взглядом, — вас по праву и справедливости надо бы выгнать завтра же. Но у вас жены и дети. Поэтому вы останетесь. Но запомните: ты, Эдварт, и ты, Амюнн, и ты, Пер: случись подобное еще раз, вы вылетите отсюда в два счета. А теперь ступайте.
Они бочком выползли из кухни.
Быть может, такое решение и самое правильное. Но Ховард был словно посторонний. Глядя на хусманов, он не ощущал ни злобы, ни ненависти — так он был опустошен. Он хотел только одного — какое-то время просто их не видеть. Но не удастся — ведь через несколько дней жатва.
Ховард заметил, что события последних дней не прошли для него бесследно.
То, что произошло у Ханса Ульсена Томтера и спасло его, походило на чудо. Он дошел теперь до того, что часто думал: чем я за это расплачусь?
Новые дьявольские козни, он в этом не сомневался, подкараулят его с другой стороны и именно тогда, когда он меньше всего будет их ждать.
Разные слухи доходили в последующие дни до Ульстада со всех уголков селения. По ним можно было проследить весь путь, который привел хусманов к Хансу Ульсену.
Хусманы ходили из дома в дом, рассказывали свою историю и пропускали по стаканчику: сначала стаканчик от страха, потом стаканчик для храбрости.
Когда они наконец очутились в Томтере, то уже совсем осмелели. В каждом доме они что-то добавляли к своему рассказу, и сами верили тому, что говорили.
Вот ведь какая случилась история: во дворе появился Ховард, ни с того ни с сего набросился на Мартина, повалил на землю, потащил в конюшню, бросил под ноги лошади, а сам ее порезал, чтобы иметь оправдание.
От их имени разглагольствовал Эдварт. Он говорил за всех.
— А вот это ты врешь, Эдварт, — спокойно сказал Ханс и посмотрел на него спокойным взглядом. — Ни один крестьянин не порежет свою лошадь.
И сразу все рухнуло. Не продумали они это.
Рённев сказала:
— Хорошо, что эти хусманы — болваны. Будь они поумнее, могло быть совсем худо.
Совсем худо? Даже она не понимает, как близко была беда.
А в общем-то, было не похоже, что Ховарду придется расплачиваться, во всяком случае сейчас. Казалось, зло иссякло. Ничего дурного больше не случалось. Стадо благополучно спустилось с горного пастбища. Жатва шла справно, с погодой повезло, и урожай собрали хороший. Они выкопали мешков двадцать картофеля — сверх всяких ожиданий.