Заколдованный круг
Шрифт:
Все в ее доме сверкало чистотой и порядком. Сама Гуру в любой день прибрана, волосы причесаны, каждый бочонок на своем месте, начищен до блеска, на полу свежий, мелко нарезанный можжевельник.
— Вечно-то у Гуру праздник, — говорили люди. — Но станок в деле с утра до вечера.
Ховард бывал здесь несколько раз. Сейчас он пришел спросить Гуру, как она смотрит на переезд в Ульстад.
Всякое бывает, сказал он, недолго появиться и разговорам, если одинокий мужчина, к тому же не старый, живет в доме с такой взрослой девушкой, как Кьерсти. Вот он присмотрелся и остановился
Гуру не торопилась с ответом. Предложение почетное, так она сказала. Но ведь и дело трудное. Браться за дом после Рённев — ну уж нет, это не шутки.
Ховард назвал плату раза в три большую, чем получала старшая служанка.
Гуру сделала вид, как того требовали приличия, будто плата — дело десятое. Нет, вот ответственность. Много воды утекло с тех пор, как она вела большое хозяйство…
Отец Гуру сам был хозяином хутора, и она никому не позволяла об этом забывать.
— О твоем доме и земле мы позаботимся, — заверил Ховард. — А ткацкий станок возьми с собой, и все будет в порядке. По-моему, ты к нему привязана. Глядишь, и займешься им — и в страду выпадает свободная минутка.
— Обо всем-то ты подумал, Ховард, — сказала она. — После того, что ты сказал напоследок, мне нельзя не согласиться.
Так Гуру переехала в Ульстад. Ткацкий станок она взяла с собой и тут же принялась за привычную работу.
Она сразу привязалась к Кьерсти, а Кьерсти — к ней.
— Но одну служанку ты рассчитай, Ховард! — предложила Гуру. — Работы сейчас поменьше, чем при Рённев, да и от меня кое-какая польза есть.
Отказали старшей служанке, которая была беременна на четвертом месяце от одного хусмана.
Гуру без дела не сидела, мало-помалу в Ульстад возвращался уют. Хусманы вспоминали старую истину — испокон веку жизнь идет своим чередом, даже если кто-то из нее и уходит.
Однажды явился Юн и сказал:
— Что толку горевать с утра до вечера? Пойдем-ка в лес на лося.
Ховард с благодарностью принял предложение.
Трулса взяли с собой.
Вторую ночь охотники провели в домике на горном пастбище Ульстада. Вчера они напали на след лося, но он переплыл лесное озеро в непроходимом месте и скрылся.
Ховард прихватил с собой бутылку водки, он знал, что Юну она по вкусу. Да может и придется пропустить по стаканчику по случаю убитого зверя.
— Какая охота без водки, — одобрительно сказал Юн. — Она язык развязывает, а это как раз и требуется. В этом селении у всех рты на замке, разве только за спиной шепчутся.
По этой фразе Ховард понял, что Юну хочется о чем-то с ним потолковать.
С каждым годом Ховард доверял Юну все больше и больше. Не было в селении человека, на которого бы он мог так положиться. Юн постарел и чуть поседел. Но он так же любил лес и по-прежнему был отличным охотником. И по-прежнему
В этот вечер Юн начал разговор с Керстаффера.
— У тебя осенью своих забот хватало, поэтому вряд ли ты слыхал о событиях в селении. Не больно много этих событий, но… Керстаффер купил лес, слыхал?
Нет, Ховард ничего об этом не слышал.
Да, Керстаффер купил лес. Две тысячи молов. За шестьсот далеров, ни больше, ни меньше. Деньги приличные, прямо скажем. Правда, цены на лес подскочили в последнее время…
Продал ему лес Шённе Стрём. И теперь у этого Шённе всего три тысячи молов. Так, неровен час, и без хутора останется.
У него-то самого вряд ли душа об этом болит. У него на уме одна скрипка. Но уж коли у тебя на шее баба да детишки, коли у тебя дурости хватило ими обзавестись…
— Повезло тебе, Юн, — сказал Ховард, не подумав.
— Да, уж такой я счастливчик! — ответил Юн, и в его голосе зазвучала вдруг такая горечь, что Ховард вздрогнул.
Не сразу Юн вернулся к истории о торговле лесом.
— Эта продажа леса обошлась без Нурбю. Говорят, жена Стрёма клялась, что, даже если бы им всем пришлось по миру пойти, Хансу Нурбю они бы не продали — ведь Нурбю постыдно надул Стрёма лет десять — двенадцать назад.
Кто бы подумал, что черт из Берга станет покупать лес, когда можно его воровать? Но уж таков Керстаффер — никогда не знаешь, что он выкинет, он способен даже и на честную сделку.
Впрочем, поговаривали, что лес он этот купил в подарок сыну, Эрику-младшему, вроде как откупиться от него. Точно, как в свое время Эрик-старший разрешил Керстафферу расширить погреб и сажать за плату помешанных. «Тогда он, может, и мне даст мой век дожить», — сказал тогда Старый Эрик. И Керстаффер теперь может сказать то же самое.
Юн помолчал.
— Все в жизни повторяется, — сказал он скорее себе, чем Ховарду.
Люди поговаривали, что, когда Эрик-младший народился, никто понять не мог, как это Керстаффер, с его-то скупостью, решился так много своего отдать, что хватило сделать мальца. Но теперь-то они раскусили, что Керстаффер ни на какой расход не пошел — он только отдал частичку своей злости в рост под проценты…
— И как это Керстаффер тебя никогда не поджег? — сказал вдруг Юн. — Сарай, конюшню или что другое. Его ведь всего распирает от ненависти.
Не кривя душой, Ховард ответил, что не раз об этом думал. Но Керстаффер не дурак и хорошо знает, что тогда подозрение сразу пало бы на него.
— К тому же ты так выдрессировал Трулса, — сказал Ховард, — что из нашей усадьбы не так просто ноги унести.
Если зима не лютовала, они спускали Трулса на ночь с цепи — Юн так его выучил, что пес не уходил далеко от дома, но люди привыкли к тому, что ночью безопаснее сделать крюк и обойти Ульстад.
Трулс развалился на полу поодаль от очага. У него загорелись глаза, когда он услышал свое имя, но потом он понял, что от него ничего не требуется, и снова заснул.