Заколдованный круг
Шрифт:
Флатебю расхохотался во все горло, но тут же заметил, что смеется-то он один. Он посмотрел на обоих своих товарищей и увидел, что те смотрят на Нурбю. Перевел взгляд на Нурбю и мигом сообразил, что ни за что на свете не надо ему было произносить этих слов: Ханс терпеть не мог, когда ему напоминали о брате.
Ханс Нурбю поморщился:
— Ты Керстаффера не трогай. Он по крайней мере хозяин хороший.
Аннерс Флатебю совсем съежился на своем стуле. Словно свернулся в клубок на слишком просторном для него стуле; он был похож на лисицу, которая, угодив в капкан и надергавшись, легла обессиленная и покорно ждет новых ударов судьбы.
Однако удара так и не последовало. Нурбю пустился в свои обычные разглагольствования
7
Фогт — чиновник, представляющий полицейскую и налоговую власть (до начала XX в.). Ленсман — то же, в сельской местности. Кистер — помощник пастора. Амтман — губернатор (до начала XX в.).
Ханс оседлал своего конька, а они слушали, ссутулившись, его речи, им это было не впервой. Странно вот только, как это такой человек барону служит. А в общем-то, они, ясное дело, согласны с каждым его словом.
Вдруг Ула Нурсет сказал:
— Всё эти пришлые! Скоро от них крестьянину житья не будет. А вся вина его в том, что сидит он себе на своем хуторе век за веком — сын после отца, внук после деда…
И тут же умолк, наморщив лоб. Зачем он это сказал?
Конечно, он так думает. Он действительно так думает, уверен в этом больше, чем другие. И все же случалось, что, сказав это, он язык был готов себе откусить. По глазам собеседников он видел — или ему казалось, будто видит: он попросту напомнил им лишний раз о том, что всем пора бы забыть. Бывало, он приказывал себе: никогда больше не говори этого! Заткнись, помалкивай! Но в следующий раз, когда приходилось к слову, язык сам собою начинал молоть. Словно против его воли.
Не раз он читал в глазах Нурбю: «Хусманское семя».
Нурсет сидел и раздумывал, что бы ему такое сказать или сделать, чтобы у Нурбю раз и навсегда исчез этот презрительный взгляд. А ведь он, Нурсет, уж во всяком случае, никогда не зазывает хусманов к себе в горницу на выпивку.
Правда, на этот раз Нурбю, похоже, и не слышал его слов. Он все насчет честного крестьянина распинался. Распалившись, наклонился над столом.
— Вот послушайте! — сказал Нурбю. И, повернувшись к Шённе, который все пиликал на скрипке, добавил — И ты тоже послушай, Шённе. То, что я сейчас расскажу, всех нас касается.
Они навострили уши. Шённе отложил скрипку и сел поближе к столу, откинул волосы со лба и как бы очнулся. Нурбю принялся рассказывать о том, что он назвал новым заговором против крестьянина.
Ну так вот, будем считать это слухом, хотя это не просто слух. Они называют это планом. Пока что законом это еще не стало. Но станет. Все это Нурбю рассказал сам барон. А барон, как всем известно, хоть и бывает крут и упрям, когда дело идет о его правах, но, в общем-то, крестьянину добра желает. Богатые крестьяне — это значит богатые помещики и счастливая Норвегия, бедные крестьяне — это значит истощенная и несчастная Норвегия, так говорит барон. Ну ладно, стало быть, этот план, как считает барон, — это уж чересчур.
Так вот. Вы слышали, что у этих самых, как их, государственных финансов дела — хуже некуда: знатные господа в городах доуправлялись до того, что денег у них не осталось, а есть только долги. От «серебряного» налога [8] толку оказалось мало.
8
Для создания фонда серебра в Норвежском банке в 1816 г. стортингом (парламентом) был введен налог, вносившийся в форме изделий на серебра или серебряных денег.
И тут они додумались конфисковать. Что конфисковать? А вот что: несчастный лес крестьянский. Доверчивый, честный крестьянин — он-то и должен, как и всегда, расплачиваться за других.
Каждый крестьянин, у которого больше пяти тысяч молов [9] леса, должен будет отдать все, что сверх этих пяти тысяч. Без всякого возмещения. А если лес принадлежит нескольким дворам сразу, но так, что на каждый приходится больше пяти тысяч, то эти дворы вместе должны отдать излишки. Без всякого возмещения. Отнятый лес будет объявлен собственностью короны, то есть государства. Но само-то государство возиться с лесом не может, так что придется ему весь этот лес предложить на продажу тем, кто сможет купить. А кто захочет купить, должен будет платить серебром! Хитро придумано: вот когда серебро и выплывет! А если крестьянину тут и крышка, то городским господам горя мало.
9
Мол — 0,1 га.
Все трое слушали его, широко раскрыв глаза. Ну и дела…
Аннерсу Флатебю принадлежала часть огромного флатебюского леса, и на каждого там приходилось по шесть тысяч молов. У Нурсета было семь тысяч. Они сидели и считали изо всех сил.
Всех больше опечалился Шённе. Он был из тех, кто сразу вешает голову, когда ему кажется, будто с ним обходятся несправедливо. Постоять за себя он не умел.
Нурбю продолжал.
О том, что такой закон готовится, покамест мало кто знает. Но что будет, когда пойдут слухи! Тогда крестьяне, у которых больше пяти тысяч молов леса, взапуски кинутся к помещикам и лесозаводчикам и землевладельцам, чтобы, пока не поздно, успеть продать свой лес. Ведь богачей-то с ихними привилегиями, их-то закон не затронет. Ворон ворону глаз не выклюет!
Вот тогда-то и повалит народ с шапкой в руках: милый, хороший помещик, купи ты у меня христа ради немножко лесу! Ну, только три тысячи молов, только две тысячи — тебе же и стоить-то это почти что ничего не будет.
Да-да, почти что ничего! Цены на лес так покатятся вниз, что только держись. Но продавать ведь крестьянам все равно придется — иначе вообще ни хрена не получишь! Цены на дерево тоже упадут: теперь лесозаводчики долго смогут обходиться тем, что будут давать их леса. И если раньше они крестьянина на колени поставили, то теперь на обе лопатки положат.
Нурбю умолк, переводя дух, и сразу же наполнил рюмки. В каморке послышались стоны, в горле у Анны хрипело и свистело. Грохнул опрокинутый стул, и они услышали, как служанка спросила: «Вот так — сейчас получше?» Флатебю и Нурсет беспокойно заерзали. Шённе, видать, ничего не слышал, он все таращился на Нурбю, все таращился, открыв рот, словно видел перед собой ад и самого черта. Ну, а Ханс-то Нурбю уже давно привык к этим звукам. Он продолжал.
Он и так и эдак прикидывал, что же ему делать. Ведь у него девять тысяч молов леса. По счастью, однако, ровным счетом пять тысяч молов принадлежат хутору Нурбю, и четыре тысячи — хутору Хэугу. Так что, если он перепишет Хэуг на малыша Пола — барон говорил, что это выйдет…