Заколка от Шанель
Шрифт:
– И что же ты, даже телефончик не попросил? – не поверил рассказчику участковый Свиридов.
– А зачем? Все равно она сегодня к отцу уезжает, – отмахнулся парень.
– А куда уезжает? – тут же включился в беседу следователь. – А ну-ка выкладывайте все, что знаете об этом деле.
Скинхед тут же прикусил язык, да было уже поздно. Федор Антонович вцепился в притихшего парня, как черт в невинную душу. Он увел задержанного в свой кабинет и там принялся допрашивать. Но сколько ни пытал следователь хулигана, тот твердо стоял на своем – мол, ничего больше говорить не будет. Он слово Машке дал, что лишнего никому не скажет, и не нарушит его, хоть в тюрьму сажайте.
А я тем временем собиралась в родную
Меня тут же перехватила Оксанка Прянишникова и, умирая от хохота, рассказала, как Андрюха в середине пафосной речи о психологической необходимости матерных слов и выражений вдруг вышел из-за трибунки, скинул пиджак и ногами в узконосых штиблетах принялся отбивать чечетку, самозабвенно горланя матерные частушки, имеющие распространение в Смоленской области. Некоторые особо удачные пассажи Прянишникова даже цитировала наизусть, за что на нее то и дело шикала строгая завкафедрой профессор Семенова.
На фоне Андрюхиной славы я выглядела бледной поганкой, и мне с новой силой захотелось поскорее написать диссертацию и наконец уже защититься. Это что же получается? Кому-то респект и всяческая уважуха, а кому-то порушенный на нервной почве позитив? Вот уж нет, вот уж дудки! Я тоже скоро защищусь, буду кандидатом наук, станут мне доплачивать за степень и безмерно уважать. А я уйду из библиотеки, начну преподавать и как пить дать донесу до студентов все различия эмоционально окрашенных слов и выражений, употребляемых сангвиниками, холериками, а также флегматиками с меланхоликами в стрессовых, сами понимаете, ситуациях.
– А в конце Семенова задает Андрюхе вопрос: «И каково же практическое значение вашей работы?» – хрюкая от смеха, рассказывала Оксанка. – И представляешь, Саш, Пименов договорился до того, что, дескать, вовремя сказанное крепкое словцо нормализует давление, снимает стресс и вообще заменяет целую кучу медикаментов.
Я сразу же перестала завидовать и заволновалась. Ничего себе вопросики! А какое практическое значение можно придумать для темы моего исследования? Спускаясь вниз по лестнице в библиотеку, я не переставая думала над этим, прямо скажем, непростым вопросом. И на пороге читального зала меня вдруг осенила блестящая мысль. Да вот, к примеру, возьмем хотя бы контрразведку. Зашлют, скажем, к нам шпиона. А он по легенде как будто бы весельчак и балагур. Шутит, смеется и балагурит вполне в духе сангвиника. А поставь его в стрессовую ситуацию, он – ррраз – и примется ругаться как последний зоохолерик, будет всех свиньями собачьими да козлами безрогими обзывать. Подведя научно-прикладную базу моим исследованиям, я заметно повеселела и в отличном расположении духа протопала в зал абонементного обслуживания.
И тут же была перехвачена твердой рукой Наташки Перовой.
– Сашка, как ты вовремя! – обрадовалась коллега по работе. – Давай включайся! Фира Самойловна из коллектора две машины новых книг привезла, надо все принять, оформить и в каталог занести. Ты что будешь делать – кармашки клеить или новые поступления в базу данных вводить?
Ничего я не буду – ни клеить, ни вводить. Не для этого я бросила недописанную диссертацию и примчалась в академию. И вообще я, может быть, еще болею. Ведь три дня, отпущенные мне начальницей на поправку
– Да не могу я, Наташ, тебе помочь. В поликлинику опаздываю. А сюда заскочила, чтобы посмотреть, чем обычно заканчивается бубонная чума. Уж больно у меня симптомы похожи. То, знаешь, закашляюсь аж до слез, то вдруг в спину вступит.
И я согнулась пополам, заходясь в чумовом, как я его себе понимала, кашле. Наташку в ту же секунду как ветром сдуло, а я, утерев навернувшиеся на глаза слезы, прошмыгнула в архив. Найти нужную подборку журналов оказалось делом считанных минут. Отобрав те, в которых фигурировали камальбеко-африканские мотивы, я принялась кропотливо рассматривать каждую фотографию, пока не наткнулась на нужную. Ну да, вот она, передо мной. На черно-белой картинке выдающийся исполнитель этнических танцев стоял в той же самой позе, как и на фотографии, ободранной неведомым злоумышленником и найденной мной в мусоре Зои Игнатьевны Золотаревой. А рядом с ним, низко надвинув на голову пятнистую шкуру, притулился мужичок туземного вида. Шкура, безусловно, та же, ягуарья, а вот дядька совсем незнакомый. Шаман или вождь какого-нибудь дикого племени, кто его там разберет.
Безумно гордая собой, я решила отнести журнал дяде Вене, и пусть уж он сам думает, что ему делать с моим сомнительным трофеем. Лично я никакой пользы от целой фотографии не видела. Лицо вождя можно было разобрать с большим трудом, из-под шкуры выглядывали только прямой нос и кусок скулы, так что ни о какой идентификации не могло быть и речи. Ну да это уж не моего ума дело. Дали мне задание принести журнал – нате, получите!
Всю дорогу до нового своего пристанища в Сивцевом Вражке меня неотступно мучила тяжкая мысль. И даже не просто мысль, а, я бы сказала, терзала черная зависть к диссертации бывшего однокурсника. Вот он же смог защититься, а я все хожу вокруг да около, никак нужного материала не наберу. Как ни крути, с флегматиками у меня полный швах. Никак не могу зафиксировать ни одного ругательства в их исполнении. Эх, подвернулся бы мне сейчас флегматик, уж я бы своего не упустила. Я поравнялась с троллейбусной остановкой и принялась оглядываться по сторонам в поисках завалящего флегматика.
И тут же увидела толстомордого усатого дядьку. Он вылезал из припарковавшегося к обочине служебного «мерседеса» и громко говорил кому-то в машине: «Ты, Николай, на сегодня можешь быть свободен. Я до министерства пешочком прогуляюсь, а ты езжай по своим делам». Захлопнув дверцу, надменный тип флегматично двинулся в сторону Садового кольца. Вот он, родимый, сам ко мне в руки плывет. Я воровато оглянулась по сторонам и, подбежав к открывшему двери троллейбусу, ринулась к водительской кабинке. Добрую половину ее занимала грузная тетка с огненно-рыжим перманентом на голове. Расположив на рулевом колесе раскрытый посередке «Спид Инфо» корпусная дама, розовея от удовольствия, читала откровения из Интернета.
– Вы что, совсем уже? – заголосила я, всовывая голову к ней в открытое окно.
Могучая водительница оторвалась от газеты и недовольно посмотрела на меня.
– Вы что, вообще не смотрите, куда едете, да? – изо всех сил паниковала я. – А если не видите, то хотя бы чувствуйте, на что колесами наезжаете! Когда к остановке прижимались, дедка с палочкой передним колесом подмяли! Вот он у вас под троллейбусом лежит, пикнуть не может...
И я, не обращая внимания на доносящиеся мне вслед выкрики вылезающей из-за руля тетки: «Где дедок? Какой дедок?», со всех ног припустилась к задней части троллейбуса. Вынуть из кармана и натянуть поверх футболки оранжевую безрукавку Равшана, стибренную мной сегодня утром с крючка общей вешалки, было делом нескольких секунд. Там же, на вешалке, я разжилась и вискозным платочком с видами Парижа, который и повязала низко на голову на манер комсомолок двадцатых годов.