Закон гор

Пучков Лев Николаевич

Лейле нет еще и одиннадцати, и рассчитывать на женскую симпатию к моей скромной персоне нет смысла, к тому же я неверный — существо для мусульманки низшего разряда — и, ко всему прочему, существо кудлатое, бородато-нечесаное, перемазанное в грязи и смердящее потом. Мразь, одним словом. А потому своенравная девчонка, заметив, что я манипулирую обеими руками, немедленно настучит об этом отцу. Тогда опять будут ломать — а эта процедура у меня отчего-то не вызывает буйного восторга. Ну не мазохист я, увы! С другой стороны, жопа тоже не железная — она отказывается воспринимать нагайку как фатальную неизбежность бытия. Но порка — это все же боль иного порядка. А вообще, можно попробовать решить проблему несколько иначе — все зависит от настроения моей маленькой надзирательницы.

— Лилька!

Покачала бы, а? — вкрадчиво прошу я, скорчив предсмертную гримасу, способную разжалобить, наверно, и бойца расстрельной команды на центральной площади Грозного. — Не успеваю я! Султан опять пороть будет. Потом задница будет болеть неделю — а когда она у меня болит, башка ни черта не соображает… Слыхала поговорку: голова болит — жопе легче?

Лейла некоторое время размышляет. Дополнительные разъяснения произнесенной мною идиомы не требуются: мой часовой прекрасно понимает, что, если «башка ни черта не соображает», ни о каких упражнениях не может быть и речи. Ей страшно не хочется делать мою работу, но она некоторым образом зависит от меня: я учу это чудо природы английскому. Девчонка не по годам смышленая, все схватывает на лету и испытывает не по-детски острое желание выбиться в люди. Тлетворное влияние телевидения проникло и в этот забытый Аллахом уголок Ичкерии — Лейла желает стать переводчицей и жить в большом городе, где много людей, машин, красивых вещей и вообще — много всего того, чего нет на пастбище.

Отец не препятствует нашим упражнениям, он даже не высказывает удивления по поводу того, что такое ничтожество, как я, знает английский. У него единственное требование: между нами должна соблюдаться дистанция не менее, чем в пять метров. Дистанция соблюдается…

— Атэц увидит — ругат будит, — хитро щурится Лейла. — Тогда точна жопа надират будит.

— Не увидит. Они сегодня вообще не выйдут — там работы невпроворот, — убедительно обещаю я. Султан с сыном производят в здоровенном сарае первичную обработку бараньих шкур: сортируют, солят и аккуратно укладывают в кипы. Они будут заняты этим до наступления темноты — работы действительно много.

— Ладно, — сокрушенно вздохнув, соглашается Лейла. — Иды, убирай. Каждый тры минут — я тэбэ чтоб видел. Если атэц прищол — ты толка что ущол. Поньял?

— Понял! — Схватив лопату, я, бряцая цепями, стремительно семеню за дом, пока Лейла не передумала. На заднем дворе — апофеоз мясозаготовительной драмы, работы непочатый край. А пока я буду ползать здесь среди бараньих внутренностей, отгоняя обожравшихся, а потому временно добродушных кавказских овчарок, давайте познакомимся.

Разрешите представиться… Нет-нет, не надо думать, что у меня от тяжелых испытаний окончательно прохудился чердак! Я в курсе, что вы в курсе, что я — Антон Иванов по прозвищу Сыч (он же Олег Шац, он же Фома — по последней акции), бывший офицер спецназа ВВ МВД РФ, бывший командир летучего отряда санитаров ЗОНЫ…

Разрешите представиться в несколько иной ипостаси: я раб. Это не амплуа актера драмтеатра и не роль в кино. Я самый настоящий раб, без всяких условностей и недомолвок. И уже практически свыкся со своим странным положением. Странным потому, что эта фантасмагория происходит вовсе не в затерянной среди джунглей африканской стране с банановым уклоном и не в ту далекую эпоху, когда, следуя хрестоматийным примерам, рабство еще закономерно не преобразовалось в более передовой строй.

Я раб в Российской Федерации — прогрессивном правовом государстве, которое стремительно мчится к всеобщему процветанию и собирается на днях вломиться в двадцать первый век.

Я сплю в крохотном сарайчике без окон, который на ночь запирается на огромный амбарный замок, двадцать четыре часа в сутки таскаю на ногах тяжеленные кандалы, что не позволяют широко шагнуть, — перемещаться можно лишь мелкими шажками враскоряку, — и ношу правую руку в лубке на перевязи: в последний раз славный дядька Султан сломал мне предплечье чуть более двух недель назад. Это дополнительные меры предосторожности: в кандалах и без правой руки я не так опасен и не могу удрать. Если хозяину кажется, что я работаю не в полную силу, меня секут витой из бычьей кожи нагайкой, а в случае серьезной провинности могут и пристрелить,

как взбесившуюся собаку.

Мои хозяева имеют двойное гражданство и дореформенные серпасто-молоткастые паспорта. Они являются одновременно полноправными гражданами Ичкерии и России, в которых, насколько я знаю, рабовладельческий строй пока официального статуса не имеет.

Ну-ка, откройте нашу распрекрасную Конституцию и найдите там что-нибудь о рабстве. Честно говоря, я за последний год несколько отстал от политических нововведений и не в курсе, что там есть по этому поводу. Может, пока я там себе отстреливал караваны в ЗОНЕ, в нашем Основном Законе появился свежий пунктик?! Типа: «…Гражданам РФ, которые одновременно являются ичкерскими подданными, разрешается за особые заслуги перед обществом брать в рабство других граждан РФ, которые чеченцами не являются…» — а в скобочках пометка: деяние сие предусмотрено по отношению к неичкерцам лишь в исключительных случаях: в наказание за скверные манеры и преступное наличие лишней кожи на детородном органе. Так что, есть там нечто подобное, или как?! Меня в настоящий момент данный вопрос ужас как интересует — надо будет посмотреть брошюрки, когда выберусь отсюда. Если выберусь…

В принципе хозяева мои — неплохие ребята. Они не виноваты, что в этой части Федерации рабство неофициально возведено в ранг системы. Хашмукаевы из поколения в поколение занимаются животноводством и постоянно живут на отшибе от основной массы сограждан — на высокогорном пастбище. В семье всего двое мужиков, поэтому лишняя пара… нет, не так — лишняя рука, им очень кстати. Дело тут не в них, а во мне…

Народная мудрость утверждает, что беда не приходит одна. А еще говорят, что жизнь зачастую полосата, что ваша зебра (один раз Лейла увидела зебру по телевизору и спросила меня, зачем тамошние хулиганы покрасили ишака — я так и не сумел толком объяснить). А полосы бывают черными и белыми — как положено. Вот ваш покорный слуга как раз и угодил в одну из черных полос: неприятности следуют одна за другой, без видимого просвета. Сначала меня угораздило согласиться на в высшей степени авантюрное предложение зубастого ичкерского волка Зелимхана Ахсалтакова. Затем идеологический диверсант Братский (ЦН, по всей видимости) сдал меня с командой с потрохами все тому же дяде Зелу — не сумели мы раскусить хитрую подсадку. После этого, буквально за считанные секунды до чудесного избавления, ловкие минометчики Рашида накрыли нашу тачку, которая звезданулась с пятнадцатиметрового обрыва в Терек. И — вот ведь досада! — даже умереть как следует не посчастливилось! Отдыхал бы сейчас в аду — и никаких тебе проблем. Так нет же, не пожелал мой железный организм прилежно утонуть в мутных водах пограничной реки!

Каким образом меня вышвырнуло из машины, я не помню, поскольку сознание утратил еще в самом начале падения «Мицубиси» с обрыва. Судя по показаниям очевидцев — то бишь самих же Хашмукаевых, — они отловили мое бездыханное тело километрах в пяти ниже по течению от того местечка, где нас накрыла последняя мина. Отловили и притащили к себе на пастбище, где принялись активно выхаживать, как горячо любимого родственника. А когда я некоторым образом пошел на поправку, мне объявили, что отныне я — раб. И как только встану на ноги, начну прилежно вкалывать с утра до вечера — во благо процветания хозяйства Хашмукаевых. Таким образом, мне не повезло в последний раз — круг злоключений замкнулся.

Надо признаться, что теперешним своим бедственным положением я в некоторой степени обязан своим скверным манерам. Кандалы на меня надели не сразу, да и руку ломать вот так вот с ходу никто не посчитал нужным. Лежал я себе, лежал — заживал помаленьку, а как только почувствовал, что в состоянии передвигаться, решил тихо покинуть своих благодетелей. Уж больно мне не понравилась формулировка моего нынешнего статуса и особенно необходимость вкалывать с утра до вечера. За годы службы в войсках я обзавелся страшным и неизлечимым недугом, который, правда, не числится ни в одном медицинском справочнике, но прекрасно знаком каждому офицеру и обзывается примерно следующим образом: «Стойкое отвращение к физическому труду». Так что можете себе представить, в какое уныние меня ввергла перспектива, расписанная главой рода Хашмукаевых.