Закон Хроноса
Шрифт:
– Значит, она выучила немецкий язык за короткое время.
– Правда. У Элизы был талант к языкам.
Профессор огорченно покивал:
– Это подтверждает мое предположение. Понимаете, человек, который может быстро и хорошо выучить язык, в большинстве случаев обладает ярко выраженным музыкальным слухом. У таких людей особая память на слова, основанная на коннотации, произношении, мелодичности. Они учат язык, как песню или мелодию. Совсем не так, как люди, которые изучают языки с помощью визуальной памяти. Те читают тексты и пытаются связать их с тем, что уже знают. Такое обучение гораздо более
– Элиза читала с трудом,- подтвердил Гумбольдт.- Но уж если что-то услышала, запоминала сразу.
– Видите? Именно здесь и кроется проблема. Если аудитивные воспоминания исчезли, в большинстве случаев исчезает и способность говорить на иностранных языках. Остается только родной язык.
– Гаитянский?
– вмешался Оскар.- То, что мы услышали, было сказано на гаитянском?
– Предполагаю, что да,- сказал доктор.- Но это еще не все. Хотя исследования в этой области находятся еще на ранней стадии, думаю, что здесь имеется связь с чувством времени. Человеку от природы свойственно восприятие времени. Без восприятия изменений времени мы бы не смогли ловить мяч или играть на музыкальном инструменте, или правильно оценивать повседневные события,- мы оказались бы нежизнеспособными. Мы с коллегами полагаем, что центр восприятия времени находится в области, которую мы называем аудитивной корой головного мозга,- в слуховом центре. Именно эти области у госпожи Молин и пострадали больше всего от падения. Так что не пугайтесь, если она ничего не вспомнит.
– С ней можно поговорить?
– Да. Но вы поймете ее, если только владеете гаитянским.
Гумбольдт еле заметно улыбнулся.
– Пусть вас это не волнует. С иностранными языками мы разберемся.
Элиза лежала у окна и смотрела на зеленый каштан. По его веткам прыгали две белки, распугивая птиц. На губах женщины играла улыбка, которая исчезла, едва вошли посетители. Она поднялась и с любопытством принялась их рассматривать.
– Приветствую вас, госпожа Молин,- сказал профессор Вайсшаупт.- С вами хотели бы поговорить гости. Вы не будете против, если я поставлю возле кровати стулья?
– Кийес йо йе?
– Думаю, она хочет знать, кто вы,- предположил доктор.
Улыбка Гумбольдта сменилась озабоченным выражением.
– Значит, она действительно нас не узнает?
– Боюсь, что нет.
– О, раз так…- он откашлялся.- Меня зовут Карл Фридрих фон Гумбольдт. Помнишь? Мы вместе живем в моем доме у озера,- он потянулся к женщине рукой, но та отодвинулась назад и подтянула одеяло к подбородку.
– Карл Фридрих? Па янм мишуре пале де ли. Муэн па конпран.
Исследователь нахмурился.
– Вы правы. Это на креольском. Точнее на языке фаблас.
– Фаблас?
– переспросила Шарлотта.
– Родной язык Элизы. Второй язык на Гаити.
– Не помню, чтобы Элиза говорила с нами на своем родном языке,- заметил Оскар.
– Потому что это язык рабов,- ответил исследователь.- Не то чтобы она его стыдилась, но на нем говорят только местные.- Гумбольдт оперся на трость: - Все началось с того, что владельцы плантаций покупали африканских рабов, говорящих на самых различных языках. Это позволяло им надеяться, что рабы не будут общаться между
Он заправил ленту под воротник рубашки и включил прибор. Раздалось тихое попискивание.
Исследователь обратился к Элизе:
– Еске у ка мишуре метр, коулйе а?
– Сейчас ты меня понимаешь?
У Элизы округлились глаза. Она так и осталась сидеть с открытым ртом, удивленно глядя на исследователя.
– Уи,- наконец кивнула она.
Гумбольдт улыбнулся.
– Прекрасно. Хорошо, что я уже настроил лингафон на фаблас. Это значительно облегчит общение.
– Сиб а се мажик.
– Волшебство?
– улыбнулся Гумбольдт.- Нет. Всего лишь маленькая техническая штучка. Видишь, эта лента принимает твои слова, переводит их, и мне кажется, что говоришь ты. Согласен, технические подробности сложно понять, но в принципе, эта лента не что иное, как модулятор голоса. Мы использовали ее в нашей последней экспедиции, помнишь?
Элиза недоверчиво на него посмотрела и покачала головой.
– Сейчас это не важно. Главное, мы можем говорить друг с другом. Ты не против, если я и тебе ленту надену? Тогда все остальные тоже смогут тебя понимать.
– Муен вле крейе фанта а? Мен, ли ап аншанте. Нан ли рете йон леспри.
– Никаких духов. Это совершенно безвредно,- он передал ей ленту.
Женщина взяла вещь в руки и подозрительно осмотрела. Она прошептала несколько слов, но переводчик не отреагировал.
– Так он не работает. Нужно надеть на шею, вот так,- показал исследователь.- Видишь?
– Он хотел ей помочь, но Элиза отказалась.
– Нон, муэн ка фе ли тет у.
– Прекрасно, попробуй сама. Сзади есть две кнопки. Видишь? Молодец. Осталось взять наушник и вставить в ухо, тогда ты будешь понимать, о чем мы говорим. Так, правильно,- улыбнулся он.- Попробуем. Ты меня понимаешь?
Элиза посмотрела на него из-под нахмуренных бровей и кивнула:
– Да.
49
– Я Карл Фридрих. Это Шарлотта и Оскар. Где-то еще здесь ходит Вилма. Посмотрим, найду ли я ее. Вилма, ты где?
Птичка киви выскочила из-под кровати и с любопытством уставилась вверх.
– Иди сюда,- сказал Гумбольдт.- Садись к нам.
Вилма покрутила головой и запрыгнула на кровать.
– Поздоровайся с Элизой.
– Привет. Я Вилма. У тебя есть что-нибудь вкусненькое?
Элиза отшатнулась.
– Она умеет разговаривать.
– Точно,- подтвердил Гумбольдт, укоризненно посмотрев на птицу.- У Вилмы есть собственное переводное устройство. Видишь? Впрочем, она все-таки девочка, и мне кажется, с удовольствием полакомилась бы,- он указал на кусочек булочки на прикроватном столике.
Элиза подала булку Вилме и хихикнула, глядя, как птица разделила его клювом на мелкие кусочки и съела.
Профессор Вайсшаупт наклонился к Оскару.
– Даже представить не мог такого! У вас такие ленты и в поездках были?