Закон калибра 9 мм
Шрифт:
Изучение и заняло то всего несколько секунд, но явно было замечено. И ровный голос Призрака стал тому свидетельством:
— Изучил? Я не мешаю. Если тебе нужно — смотри, предполагай.
— Хм, любопытно. Обычно не понимают, когда я пытаюсь психопортрет составить.
— Фрейд, Юнг, другой кто как основа?
— Старина Юнг. А полоумный кокаинист и псих Зигмунд Батькович Фрейд, если чем и славный, то распространением в Европе кокаина, идёт непосредственно лесом в направлении пожилого зайца с целью сосать его плешивую… лапу. Откуда?
— Психиатр. Недоучившийся из-за известных событий в Душанбе и не только там.
Вот даже как. Быстрый взгляд
Пять минут небезынтересной беседы и никаких сомнений не остаётся. Призрак действительно мало-мало понимал в психологии. Что насчёт психиатрии, за это не скажу, но его слова о том, что у меня явно прослеживается повышенная тревожность и нечто близкое к параноидальным тенденциям… Ну да, есть такое, только спорить даже мимолётно не собираюсь. Сопутствующее, если можно выразиться, явление при ведении определённого образа жизни. Примерно это я и высказал Призраку, попутно полюбопытствовав:
— А почему именно Призрак?
— Потому что как привидение. След от себя прошлого, себя истинного, — глухо так прозвучало, но с толикой горечи. Первая эмоция, хотя и слабая, с трудом уловимая. — Картошка готова и сосиски уже исскворчались. Будете или?..
Вечер, жрать охота, — не стал отказываться Вадим.
Я? Тоже отнекиваться не собирался, к тому же не хренью какой накормить пытаются, а вполне себе приличным вариантом, пусть и приготовленным в спартанских условиях. Радовало ещё и то, что посуда была не абы какая, не грязная, а пластиковая, одноразовая. Стаканчики, тарелки. Вот вилок не имелось, но сей нюанс никого из собравшихся не волновал. Нож у каждого при себе имелся. Нож — это вообще, как по мне, важнейший аксессуар, что необходим большинству уважающих себя людей. Инструмент, так сказать, широчайшего спектра применения, от сугубо мирного до непосредственного боевого.
Есть в приготовленных на настоящем костре блюдах, даже самых простых, своя особенная прелесть. Шашлык, запеченное в углях или на углях мясо, рыба, грибы… Картошка опять же, если не передержать. Даже те самые банальные сосиски — при условии, что доля мяса в оных хоть сколько-нибудь приличная — могли пойти на ура. Собственно, так они и пошли. Под продолжение разговора о психотипах юнгианских, равно как о понятии самости, она же ид, которую, как по мне, именно Юнг верно и правильно поместил в центр всего и отнюдь не считал эту часть личности чем-то темным, что надо держать под предельным контролем и непременно забарывать самым злобным образом. Бедняге Вадиму, от психологии далёкому, пришлось немного поскучать. Ничего, потерпит, сейчас он играет роль этакого медиатора, возможного сглаживателя нестыковок и решателя недопониманий между мной и Призраком.
Наконец, от тем посторонних, ни к чему не обязывающих, перешли потихоньку к более важному. Для начала к относительно отвлечённому.
— Почему овраг, костёр, мусор если не под ногами, то поблизости? Ты же не бедствуешь, мы тоже.
— Из земли вышли, в неё и уйдём, когда время придёт, — вымолвил Призрак, — вороша палкой угли и добавляя в костёр ещё несколько заранее наломанных сухих веток. — Здесь тихо. Нет города, нет людей, их гомона. Я не люблю толпу вокруг. Толпа — это зверь. Лютый, но нерассуждающий, управляемый теми, кто умеет её использовать. Ещё
— Морлоки?
— Морлоки, — эхом отозвался Самойлов. — А многие их тех, кого я знал, стали почти элоями. Не отупели, сохранили разум, но ослабели, забыли, что лишь пока в руках сила и в голове воля, ты не станешь теми, кого сожрут морлоки, когда почувствуют свою волю. Волю быть зверем. Волю упасть вниз, в ту самость, в тот ид, который остаётся, когда не развиты более высокие слои. Я это видел. Я не успел их спасти. Только отомстить. Не всем, может даже не тем, но… А какая разница? Кровь врага помогает ранам души закрыться. Твой друг, Тротил, — кивок в сторону Вадима, — он должен был рассказать. Я не скрываю свою боль.
Сочувствовать? Глупо. Этот человек в пустых словах не нуждается, да и на кой нужно сочувствие, даже если и не фальшивое, абсолютно чужого человека. Тем паче, если ты не жертва, а сильная личность, сумевшая не просто выжить, но и воздать кому надо и как следовало.
— Почему именно «копатели»? Не самый… очевидный выбор.
— Я призрак… Имя моё, а вот фамилия и всё остальное в паспорте — это позаимствованное.
— Откровенно.
— Плевать. Если что, я покину этот город и окажусь в другом.
— Любом?
— Нет, — а вот сейчас на лице промелькнула настоящая, идущая от самого нутра ненависть. — Там, где нет родной крови, я могу появиться лишь как палач. Другого не будет. Я видел, я знаю. Так везде. Где-то творится ужас где-то он только на пороге. В ином месте лишь страх, но и от него надо бежать. Бежать, потому что предали, бросили, променяли на видимость. Дружба народов! Ложь! Они дружат, лишь когда над ними стоишь с кирпичом. Готовый выбить зубы или проломить череп. Выронишь кирпич, отвернёшься… Знаешь, какие плакаты я видел там. в Душанбе?
— Ты скажешь.
— Скажу. «Русские, не уезжайте. Нам нужны рабы!». Так было, так есть.
Киваю, ибо не просто верю, но и знаю, обеими частями памяти и самой личностью. Равно как и то, что властям что тогда ещё совдепии, что нынешнего, хм, «государства», на это плевать. Давно, аж с семнадцатого года.
— Копатель… Я не копаю или копаю, но редко, — вновь заговорил Призрак. — Смотрю, слежу. Не люблю, когда пытаются обмануть, пытаются отнять у товарища. Надо держаться вместе, не враждовать меж собой. Иначе чужаки придут и перережут. Они любят резать. Сначала перехватывают горло, как барану. Потом отрезают и саму голову. И носят… за волосы. Носят и кричат. Разное. Я не знаю их языка и не хочу знать. Но крики… Их не забыть. Зато как они кричали, когда огонь пожирал их тела. Эти крики заглушали в моей памяти те. Я рад был их слышать. Но это было давно… Может мне их не хватает? Не знаю…. наверное.
Сорванная психика у человека? напрочь сорванная. А ведь он хоть и недоучка, но медик. Более того, по психиатрической части двигался. Посему должен понимать степень протекания собственной крыши. Понимает ли? Может да? может не очень, возможно и вовсе старается об этом не думать. В любом случае, мне важно не это, совсем иное, более практическое.
— Там да, мерзость и ужас. Потому и месть, потому и появление здесь, где государству плевать тогда было, да и сейчас ничего не изменилось. «Копатели» дают возможность заработка, и нет необходимости общаться с людьми, когда их много. И Француз тебя вроде как очень ценит, но вот с твое стороны отношение куда сложнее. Хотелось бы узнать, почему так? Не настаиваю, разумеется, но был бы признателен за честный ответ.