Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)

Стовер Мэтью Вудринг

– Видишь, каков его конь?

– Вижу, что этот конь значит для тебя. Этого довольно.

Мерин чуть-чуть расслабился: похоже, Ангвасса придумала верно. Я делаю два шага назад и сажусь на камень.
– Тот, кого я побил ради тебя, назвал тебя Пивасиком. Это лишь слово. Можешь помнить его или нет. Это не ты. Ты не должен быть другим, не самим собой. Можешь остаться с нами или убегай - хотя, думаю, лучше быть поблизости, тут волки и медведи, и кугуары в холмах, а мы можем тебя защитить. Но ты не обязан оставаться. Ты

свободен.

– Не понимаю, - бормочет Ангвасса.
– Тебя могли убить за коня - и ты гонишь его?

– Вовсе не так.
– Я гляжу в полные лунных теней озера глаз.
– Итак, мы здесь. Знаю, в это время годы ты обычно оказываешься южнее и западнее, но ты нам нужна. Нас трое, и всем нужна ты. Прошу, приди, когда сможешь.

Долгое мгновение никто не движется. Единственный звук - бормотание ручья и треск мелких насекомых в кустах. Затем, впервые, мерин делает движение, к которому его не вынудил я: поворачивает голову так, что видит меня двумя глазами, и увиденное его явно ободряет, потому что голова опускается к копытам и он начинает щипать траву.

Ну, все путем.

– Что тут происходило?
– Ангвасса говорит едва слышным шепотом.
– Ты набросил заклятие очарования? Давно ли занялся магией?

– Не моя магия, - отвечаю я столь же тихо.
– Работает лучше всего на закате или рассвете. В полутьме. Если не выгадаешь время, лучше выйти в поле ночью, туда, где тихо и мало людей. Как здесь.

– Чтобы сделать что?

Я открываю ладони, будто извиняясь за нелепость следующих слов.
– Когда говоришь с лошадью из ведьмина табуна, она может тебя слышать.

– Ведьмин табун?
– Она озирается с преувеличенным удивлением.
– Табун из одного? Через которого ты сможешь говорить с женщиной, которую не встретишь еще полвека?

– Сложное дело.

– Уж точно. И долго ли нам ждать, пока ты решишь, что она не придет?

– Нам не придется ждать. Если она идет, то...

Черный мерин поднимает голову и тихо ржет. Где-то в беззвездной тьме откликаются лошади.

– Вот, я говорил.

Едва верхний краешек луны выползает над восточными пиками, он выходит из мрака, будто сделан из ночи. Конь огромный, могучий, в темноте я даже не могу определить масть. Он идет медленно, спокойно, копыта лишь изредка бряцают о камни. Она - еще одна очерченная луной тень, абрис, лицо невидимо в нимбе волос.

Кроме ведовского глаза. Ведовской глаз блестит, будто ледяной кинжал.

– Вижу, я опять тебя недооценила.
– Ангвасса встает и поворачивается к ней.
– Привет тебе, добрая...

– Ангвасса. Не надо.

Она замолкает и хмурится мне.

Я киваю на мерина.
– Сначала дело.

– Но...

– Представления не обязательны. Просто жди.

Могучий конь останавливается у ручья, она спрыгивает. Входит в воду и стоит посредине. Стоит, глядя на мерина. Тот фыркает и мотает

головой. Прядает влево, и вправо, делает несколько шагов назад, снова мотает головой и ржет.

Она стоит.

Он начинает двигаться вперед, почти боком, все смелее, он почти пляшет, неловко и скованно - словно старый дед решил поучить танцам внуков - и шея его эдак выгибается дугой и он два раза встает на дыбы, будто сердитый молодой жеребец, и топочет копытами.

Она стоит. Наблюдает. Ничего больше.

Ангвасса подходит ближе.
– Ты уже видел такое, но следишь. Она смотрит на коня. Ты на нее. Словно стараешься оставить в памяти малейшие подробности.

– Всё так очевидно?

– Твоя улыбка, - бормочет она.
– Никогда не видела, чтобы ты улыбался. Ни разу. Видела оскал. Ты показываешь зубы, будто кусачий пес...

– Предпочитаю думать, что похож на волка.

– И видела ту фальшивую усмешку, когда кто-то тебя ранит. Но сейчас...

– Шш. Это моя любимая часть.

Мерин подходит к краю ручья. Снова фыркает, бьет копытом и отпрыгивает, будто хочет бежать, но какая-то гравитация, какой-то магнетизм, что-то тянет его ближе и ближе, и чем ближе подходит, тем меньше ему хочется убегать. Наконец, он входит к ней в воду.

Она поднимает руку к морде.

Он пляшет в сторону, мотая головой, боязливый и не любящий рук. Она не шевелится. Просто стоит в воде по колено, рука вперед и вверх, и следит за ним, и для ничего нет важнее. Она простоит так, пока не выгорят звезды или еще дольше, сколько нужно, но - разумеется - так долго стоять не придется.

Быстрее, чем можно поверить - а ведь я видел это сотню, тысячу раз!
– мерин подходит к ней, глубоко дыша, собирая остатки мужества, а потом почти склоняется ей под руку.

Они стоят вместе, не шевелясь, лишь дыша, словно ему нужно лишь ощущать тепло руки, а ей нужно лишь дарить ему это ощущение; затем он выскальзывает из-под руки, опускает голову ниже и касается мордой плеча. Она трется щекой о шею, и они стоят в лунном сиянии, и отсеки мне Иисус драную руку, если это не самое прекрасное зрелище, которое я надеюсь видеть и впредь.

– Это...
– Ангвасса словно подавилась.
– Это всегда срабатывает?

– Нет. Иногда они слишком изранены. Тогда ты можешь лишь оставить их в покое.

– Но обычно. Обычно срабатывает.

Я слышу нужду в голосе. И даю лучший из ответов.

– На мне сработало.

Вскоре мерин успокаивается, щиплет траву рядом с ее скакуном, а она выходит к нам. Молча смотрит.

Ангвасса набирает воздух, будто хочет произнести речь. Я поднимаю руку - погоди – и она слушается.

Наконец лошадиная ведьма вздыхает и кивает себе под нос. Подходит к Ангвассе.
– Мне жаль, - говорит она.
– Знаю, это больно.

– Что больно?