Закон Кремля
Шрифт:
И с ним мне сейчас предстояло договориться. Как и с «Бритвой», которая априори не может причинить вред своему хозяину. То есть в руку влезать – пожалуйста, а тушку резать – ни в какую. Я это кожей почувствовал, когда, расстегнув бронекостюм, приставил острие ножа к точке, расположенной чуть ниже вросшей в меня пластины, подаренной Букой. То есть кожа натянулась, больно – а дальше нож не идет, хоть убейся.
– Ну пожалуйста, – шепотом попросил я. – Надо из меня аккуратно одну тварь вырезать. Причем так, чтобы меня не угробить. Сможешь?
«Бритва»
Я вдохнул – а выдохнуть не получилось. Потому что такой жуткой боли я, пожалуй, еще никогда не испытывал. Казалось, будто внутрь меня проникла стая пираний и теперь резвится во мне, словно в аквариуме, пожирая все съедобное, что встретится на пути. Я слышал, как хрустят мышцы под их зубами, как трещат ребра, когда они протискиваются между ними, и как, словно струна, вибрирует позвоночник, когда они лупят по нему своими хвостами…
Воображению свойственно в определенные моменты рисовать психоделические картины, объясняющие происходящее – иначе запросто можно свихнуться, наблюдая, как твоя грудная клетка трещит и ходит ходуном, словно резиновая…
Я был уже готов реально вырубиться от адской боли и ощущения, что тебя выжирает изнутри стая чудовищ, как вдруг кожа у меня на груди треснула, и из образовавшейся широкой дыры вывалилось нечто, похожее на осьминога, склизкого и черно-красного от крови. А следом из раны выпала «Бритва», в которой практически не осталось свечения цвета чистого неба. Устала. Выдохлась, вырезая из меня артефакт, успевший отрастить щупальца, чтобы лучше управлять живой куклой, неосмотрительно пустившей паразита в свое тело.
Кстати, из меня крови почти не вытекло, так, несколько капель стекли по брюху, когда рана затягивалась. Причем стремительно, любой ктулху позавидовал бы скорости регенерации. И это тоже наверняка заслуга «Бритвы», которую я, превозмогая боль, взял в руку.
– Надо еще немного поработать, – прошептал я. – Совсем чуть-чуть.
Дело в том, что щупальца «крови затона» еле заметно шевелились. Похоже, хитрый арт просто сбежал из меня от разъяренной «Бритвы», и фиг его знает, что от него дальше ожидать.
Я занес свой нож для того, чтоб прикончить тварь, прикинувшуюся моим другом… и вдруг вспомнил, как он помогал мне. И как совсем недавно спас жизнь, пробив дыру в башке разъяренного вожака нео. Да, возможно, он просто берег приглянувшееся ему тело. Но факт остается фактом: если это не просто артефакт, а живое существо со своим разумом и желаниями, то не имею я никакого права убивать его. И не только потому, что у меня перед ним Долг Жизни. Просто не могу я лишить жизни того, кто не раз помогал мне, даже если эта паскудина только что пыталась сделать из меня послушного зомби. Рука не то чтобы не поднимается – поднялась же! Но не опускается, хотя и надо бы…
«Не надо…»
Вот оно,
«Я больше не буду…»
Ну, зашибись. Не будет он. И что мне теперь с ним делать? Снова в свое тело пригласить?
«Да…»
– Да щас, ага! – рыкнул я, положив руку с ножом себе на колено. – Разбежался!
«Сюда…»
И я будто увидел, о чем мне пытается сказать «кровь затона». В руку ко мне просится, причем рядом с пиявкой Газира, которая, похоже, после Испытания так и осталась в моей руке, как и раньше проявившись на коже в виде татуировки, обвившейся вокруг предплечья. Не поймешь, то ли померла бедолага в ту жуткую ночь на болоте, то ли просто по-прежнему дрыхнет и просыпаться не собирается…
Артефакт же метил в район запястья. М-да… Если он рискнет пробраться выше по руке, ему придется потревожить пиявку. И если она все-таки жива, это будет для него полный трындец.
Ну что ж, определенная логика в этом была – если только пиявка Газира действительно спит, а не ее окоченевший трупик находится у меня в руке.
– Понятно, – сказал я. – Кремлевские-то, если тебя найдут, живо булавой пристукнут, не любят они неизвестностей из мира за красными стенами. Ладно, уговорил. Но учти: что-то подобное учудишь, как сегодня, – мигом в расход пущу. И да, за то, что я тебя отсюда вытащу, Долг Жизни с меня списывается. Идет?
«Да…»
Я плюнул от досады и ослабил пальцы, державшие «Бритву». Влезай, мол, обратно в руку, видишь – не могу я грохнуть эту тварь. И даже вот готов пустить ее обратно, туда, откуда ты ее только что выгнал.
Нож замер, словно переваривая инфу и пытаясь сообразить, не рехнулся ли часом его хозяин. А потом, наверно, тоже харкнув про себя раздосадованно, влез обратно в руку, да так больно, как никогда раньше. Небось разобиделся – мол, я из него монстра выгнал, а он его обратно решил пустить, сволочь неблагодарная. Впрочем, не страшно: «Бритва» старый боевой товарищ, побузит-побузит – да перестанет.
Ну и этот, со щупальцами, ко мне пополз, еле-еле, того и гляди, кони двинет. И что с ним делать? Пришлось нагнуться и ладонь подставить – влезай, мол, в руку, хрен с тобой.
Влез. Не больно, в отличие от некоторых, а вполне себе деликатно. Неприятное, конечно, ощущение, когда в ладонь проникает нечто величиной с шарик от пинг-понга, но терпимое, особенно когда успел привыкнуть к резким движениям «Бритвы» внутри своей руки…
Я откинулся на груду соломы. Устал. Называется – почувствуй себя чемоданом, когда то в тебя, то из тебя, то снова в тебя туда-сюда шастают артефакты, ножи… пиявку вот таскаю в себе зачем-то уже давно, пластина из неведомого материала в грудь вросла… Офигеть, короче. Что я им, медом намазан?