Закон Кремля
Шрифт:
Обычно я мысленно и двадцати шагов никогда не насчитываю – вырубает эта техника напрочь. Сейчас то же самое случилось: заснул – как в черный колодец провалился. И проснулся, лишь когда в дверном замке загрохотал ключ.
– Дрыхнешь, что ль? – удивился гориллоподобный вертухай.
– Ага, – зевнул я. – Полезное занятие для организма, рекомендую.
– Пошли, – мотнул башкой надзиратель. – Щас тебя умоют спросонья. И зубы почистят заодно.
Не люблю я, когда со мной таким тоном общаются, но я сюда не за тем пришел, чтоб учить уму-разуму местных мутантов. Потому не сопротивляясь вышел из бокса. Но когда
– Не трогай меня, ладно? – вполне миролюбиво сказал я тюремщику. – Сам пойду куда надо. А тронешь – глаза выдавлю. Договорились?
– Ага, – охрипшим от неожиданности голосом проговорил амбал.
– Вот и хорошо, – сказал я, с улыбкой отпуская палец. – И парашу вынеси, не забудь, больно уж она плохо пахнет. Ну, куда идем?
– Туда, – мотнул головой верзила, потирая палец. – Гутарил же старшому – пошли вместе, а он мне, типа, че, один с задохликом не справишься? Ну не дурень, а?
Я ввязываться в беседу с местным секьюрити не стал, просто пошел, куда он показал, краем глаза ловя движение за спиной. Если такая машина сзади в захват поймает, задушит запросто, пикнуть не успеешь. Но амбал, похоже, моими умениями впечатлился и теперь просто шел сзади, опасаясь приближаться ко мне ближе чем на три шага и голосом корректируя направление.
– Пришли, – наконец сказал он. – Ты это, заходь, я следом.
Ну, я и зашел, куда было велено, не без труда отворив тяжелую дубовую дверь, с избытком окованную железом. И, войдя внутрь, пожалел, что не вырубил охранника и не попытался бежать.
Потому что это была самая обычная пыточная. В углу дыба, у стены жаровня с углями, возле жаровни стол с аккуратно разложенными на нем острыми железяками, отмеченными специфическими пятнами черной кровавой коррозии. Ну и цепи, само собой, вделанные в стену. К ним узников приковывают, чтоб не сильно дергались, когда их теми железками ковырять начнут. Рядом с цепями – широкая деревянная скамья с характерными пятнами, на которой сидел, качая ногой, уже знакомый мне второй амбал.
В дальнем углу просторного помещения стоял стол, за которым восседал толстый мужик в черном свободном одеянии, с бородой широкой, как лопата. Рядом со столом – столик и чахлый стул, на котором сидел тощий писарь, тоже в черном, и чего-то шкрябал во внушительной книге самым настоящим гусиным пером.
– Хренасе у вас тут средневековье, – сказал я, слегка офигев от увиденного.
– Пошто супостат не связан? – прогудел бородач, и тут же, воспользовавшись моим офигением, вошедший следом амбал подскочил и профессионально скрутил мне руки за спиной.
– Виноват, – взревел амбал, закончив меня вязать. – Сам вроде шел, без супротивленья, дык я и подумал…
– Думаю тут я! – рыкнул бородач из-за стола. – А ты выполняешь.
– Истинно так! – взревели оба амбала.
– То-то же, – погладив бородищу, изрек судья, или фиг его знает, кто он такой, который всем рулит в этом, как его, Тайном приказе, что ли?
А тем временем толстяк с бородищей глянул в листок, который протянул ему писарь, зевнул и,
– Ну чего, вину признаешь или дознание чинить будем?
– Вину в чем? – искренне удивился я.
– Так и думал, – вздохнул бородач и, еще раз глянув в листок, зачитал: – Холоп из беглых по прозвищу Снар украл доспех у раненого дружинника Тимохи, опосля чего поволок того Тимоху к стене Кремля, намереваясь проникнуть в крепость с целью лихоимства, выдав себя за спасителя Тимохи. Однако нео убил дружинника, так как доспеха на нем не было по вине Снара. Опосля тот Снар напал на стрельца Тришку, что был на службе при исполнении, причинив вред его очам и явно намереваясь отнять у Тришки оружие, дабы порубать весь ночной патруль. Оные действия не оставляют сомнений в том, что холоп Снар есть враг, очевидно засланный открыть ворота Кремля изнутри, дабы орда нео могла проникнуть в крепость, ибо иных причин для его действий нету и быть не может.
– Он и мне чуть палец не сломал! – подал голос амбал, за что удостоился пронзительного взгляда судьи.
– Так вот почему лихоимец был не связан, – кивнул бородач. И, обратив взор ко второму амбалу, добавил: – Степан, поутру десять плетей нерадивому.
– Помилуйте, – всхлипнул детина. – Третий раз плети за седьмицу.
– Ну, может, хоть на третий раз ума прибавится, – хмыкнул судья. – Разум – он через плети лучше всего доходит, уж поверь. – И, повернув голову ко мне, поинтересовался: – Ну что, согласен с обвинением али на дыбе повисишь для начала?
Как-то не улыбалось мне болтаться на жуткой машине для выворачивания суставов, да и жрать хотелось, потому я кивнул:
– Ага, согласен, все так, включая беглого холопа. И еще я собирался взорвать Тайный приказ, так как порох под ним уже заложен, только фитиль поднести.
Писарь посмотрел на меня глазами круглыми, как у совы, и интенсивно заскрипел пером – небось новые показания записывал. Но был остановлен судьей:
– Это не пиши, брешет, по глазам вижу. – И уже ко мне, доверительно: – Ну а не для протоколу. Зачем в Кремль приперся?
Я пожал плечами.
– Друзей-знакомых повидать, расспросить кое о чем.
– А что за друзья? И об чем расспрашивать их намерен?
– Друзья-то? – потянулся я, заодно незаметно растягивая путы, слишком сильно сдавившие руки. – Ну, Данила-дружинник, например. А узнать хотел одно – где мне найти слепого шама. Ты, случайно, про него ничего не знаешь?
Странно, но после моих слов судья заметно побледнел. А писарь так вообще стал как свежепобеленная стенка. Да и мордовороты повели себя странно, будто во мне нечисть какую увидели: в их глазах явно промелькнул страх. Любопытно, что так могло напугать присутствующих?
Однако судья быстро пришел в себя и оттарабанил как по писаному.
– Подтвержденного признания дознаваемого достаточно для приговора. А именно – поутру повесить супостата на зубце стены, чтоб видели нео, что не удалась их задумка. На этом все. Увести.
– Эй, господин судья! – возмутился я. – Как – все? А разве приговоренным к смерти не положен плотный ужин перед казнью?
Бородач замешкался:
– Утомил ты меня, лихоимец. Ладно, за чистосердечное признание выдать ему плошку каши, ломоть хлеба и кружку воды. Все, свободны.