Закон меча. Трилогия
Шрифт:
– Ладно, свезем поганого шаху, там его живо разговорят! Хо-хо!
Караван-баши вразвалочку подбежал к головному верблюду из сильной породы нар и снял с его шеи медный колокол. Один из семерки лишил колокола замыкающего верблюда из породы лук. Вскорости без колокольчиков и бубенцов остались все одногорбые и двугорбые корабли пустыни. На одного такого пересадили Олега – верблюд повернул к нему свою голову с надменно выпяченной губой и фыркнул презрительно.
– Выходим! – заметался караван-баши. – Выходим!
И караван двинулся в путь.
Сидеть на верблюде было удобно, но езда была непривычна и утомительна – приходилось сильно раскачиваться вперед и назад, попадая в такт размеренному шагу горбатого «грузовика».
Олег ехал и молил небо, чтобы варяги не спасли его именно сейчас, в этом унизительном положении. Иначе как его станут называть? Явно не Полутроллем...
Сухов приглядывался и прислушивался, узнавая своих врагов по именам. Вязали его косой Юнус и Махсум с отрезанными мочками ушей, Усман со шрамом, рассекавшим бровь на две мохнатки, хромоватый Хафиз, Фахриддин с бородой, как у Старика Хоттабыча, и этот... в изначально белом яктаке, халате-безрукавке... как его...
– Али Джафар! – сердито позвал караван-баши мужчинку в яктаке. – Не отставай!
«Али Джафар! – удовлетворенно подумал Сухов. – Буду знать...»
Караван двигался без устали, погонщики торопили верблюдов, горбачи возмущенно ревели, но ходу прибавляли. К ночи животные отшагали верст тридцать, а тут как раз и селеньице объявилось – плоскокрышее скопище домиков-кубиков. На тускнеющем фоне заката выделялись лишь веретена кипарисов да одинокий минарет. В стороне расположился рабат – караван-сарай, укрепленный стеной с башнями по углам. Впрочем, Сухов заметил всего лишь одного наемника-сарбаза в шлеме и в широких шароварах, ниспадающих на сапоги. Воин выглядел осанистым и черевистым – видать, служба при караван-сарае была не пыльной, но хлебной.
Сарайбон, смотритель постоялого двора, сам вышел встречать «драгоценных гостей» и велел разместить их в лучших покоях.
Олега, полумертвого от усталости, грубо стащили с верблюда, отволокли и бросили в комнатке-келье, на груде прелой соломы.
Скоро спина болеть перестала – почти, но вот ремни по-прежнему впивались в запястья и щиколотки, возбуждая новые позывы резать и бить.
После вечерней молитвы никто не тревожил Сухова. Потом за стеной послышались два голоса – грубый, принадлежащий его стражу, и высокий женский.
Сухо брякнула деревянная щеколда, дверь открылась наполовину, чтобы пропустить внутрь хрупкую женщину-каниз, здешнюю невольницу. В одной руке каниз держала тусклый масляный фонарь, другой поддерживала деревянное блюдо с двумя плошками – с пловом, лишенным признаков мяса, и чалом, кислым напитком из верблюжьего молока.
Олег почувствовал лютый голод. Он сел и прислонился к стене, понимая, что рук ему не развяжут.
–
– Сначала пить, – мотнул головой Олег.
– Ты знаешь наш язык?! – изумилась каниз.
Сухов не ответил, он приник к щербатому краю протянутой плошки с чалом и выхлебал шибающий в нос, щиплющий язык напиток. Олег не слишком беспокоился насчет того, что его лингвистические способности раскрыты. Вряд ли невольница побежит докладывать об этом, да и кто станет ее слушать?
Каниз брала рис комочками и пальцами вкладывала Олегу в рот, тому оставалось только пережевывать.
– Как зовут тебя? – спросил он, слегка насытившись.
– Шамсия.
– Принеси мне нож, Шамсия, и мы с тобой станем свободными. А тебе я подарю весь караван с грузом. Кстати, что везут верблюды?
– Рис... – пролепетала каниз. – И ткани... Белую симгун, красную мумарджал... синизи – полотно из Самарканда... О-о... Ты, конечно, храбрый воин, но один, а их вон сколько!
– В рабате, по-моему, не много бойцов...
– Один Ахмед Толстый... Но в караване двадцать человек!
– Да хоть сорок... Послушай, я ведь тоже не дурак. И не собираюсь бежать с тобой в степь – нас легко догонят и просто расстреляют из луков. Значит, мне надо сделать так, чтобы гнаться за нами было некому. Поняла? Принеси нож.
Каниз побледнела, решая в это мгновение свою судьбу. Подняв голову к потолку, она прошептала:
– Видишь, там дыра? Я сброшу тебе нож оттуда, он воткнется в пол рядом с тобой... Только ты ногу не выпрямляй!
– Ладно, – улыбнулся Олег, – не буду. И вот что, Шамсия... Попробуй узнать, у кого из погонщиков мой меч.
– А я знаю! – обрадовалась каниз. – У Джавдета. Он самый главный после Долгого Абдаллы.
– Абдалла – это караванщик?
– Ага. Джавдет отдыхает в гостевой комнате, она... третья от входа... Ой, я боюсь!
– Не бойся, ступай. Я буду ждать, пока Аллах с твоей помощью ниспошлет мне нож...
Шамсия неуверенно улыбнулась, подхватила посуду и вышла, семеня и прикрывая лицо платком. Стражник распустил руки, и каниз зашипела рассерженной кошкой.
А Олег принялся терпеливо ждать, поглядывая на дыру в потолке. Ожидание растянулось, видимо, Шамсию загрузили работой. Но вот сверху донесся слабый шорох, в дыру просыпались катышки сухой глины, а потом упал кинжал и воткнулся в утоптанный земляной пол.
Сухов очень оживился и, угадывая взволнованное дыхание над собою, сел спиною к ножу, нащупал онемевшими пальцами рукоятку.
Сколько раз он читал про такой способ освобождения, и вот самому довелось... Это было трудно, кожаные завязки упорно не поддавались лезвию. Но вот лопнул один ремешок, потом другой, третий. Неожиданно руки стали свободны. Руки-крюки...
Кряхтя, Олег сжимал и разжимал кулаки, тер запястья. Кровь запульсировала в пережатых жилах, и вернулась боль.
«Ничего... Злее будешь!»