Закон Мерфи в СССР
Шрифт:
Бывший нефтяник, а ныне — партиец, продемонстрировал кулак.
— Для меня-то всё раньше началось, еще летом. Пока ты в Афгане басмачей по горам гонял, перевели сначала в Гомельский обком... А потом — вот, назначение, как гром среди ясного неба. И полугода не поработал, как добровольо-принудительно в Минск перетащили. В рамках новой политики Модернизации, которую объявили наш простой советский Учитель и не менее простой советский Инженер... Мне и в обкоме простора бы хватило годика на три-четыре, рановато мне на Республику!
— А? — удивился я. — Учитель?
— Так батько Петр и Григорий Первый, договорились, видимо, и на Пленуме ЦК КПСС...
— На Пленуме? — с батькой Петром и Григорием Первым всё в целом было понятно, над фамилией Романова не потешался разве что ленивый.
— Ну да, Пленум провели не 21 октября, как планировали, а десятого... И наш Петр Миронович предложил Григория Васильевича на пост Генерального. Так и сказал, с высокой трибуны: "Я, простой советский сельский учитель..." А тот, когда под бурные аплодисменты соглашался, тоже заявил что он принимает на себя это почетное звание как "простой советский инженер-кораблестроитель". Теперь у нас есть Учитель Советского народа и Инженер Страны Советов. По крайней мере — в кулуарах, за глаза и шепотом...
— Оперативно они! Я ж и двух недель не провалялся, а тут — такое! — от обилия новых сведений у меня, кажется начала ехать крыша.
Или это последствия сотрясения? В больнице о политике никто со мной не говорил. По крайней мере персонал — точно, а соседи и так были слишком заняты едой, свояченицами, песнями и храпом.
— Похоронили всё, что осталось от несчастных старцев за три дня, в сжатые сроки — и пошло-поехало. Сейчас бегают как наскипидаренные в основном верхи, граждане несколько позже почувствуют эту самую Модернизацию, думаю — к лету. Хотя, Волков уже приступил...
— А почему вы его Великим Инквизитором обзываете? И с какого-такого счастья вы со мной откровенничаете, Владимир Александрович? — я налил себе крепчайшего чая из самовара и смотрел на Исакова сквозь горячий пар, который клубился в воздухе и уносился, перемешиваясь с сигарным дымом, под крышу беседки.
В этот момент появилась Тася: принесла гренок, обжаренных в яйце с молоком и посыпанных сахаром, каких-то вареньев и джемов, сушек, плитку шоколада, чашки... Я вскинулся ей помочь, но был остановлен понимающим взглядом девушки и едва заметным жестом руки. Повезло мне с ней, определенно!
Мы с Исаковым выставили с подноса на стол угощение, и Владимир Александрович проговорил:
— А вы, Таисия Александровна, к нам присоединитесь — почаевничать? — голос его источал мед.
— Ну уж нет! Вы тут про всякие мужские ужасные ужасы разговариваете, мне от них спится плохо! — она усмехнулась, поправила платок вокруг шеи каким-то типично женским движением и ушла в дом той самой, летящей походкой, помахивая пустым подносом...
Кажется, Исаков был сильно впечатлен, потому что завис на некоторое время, провожая Тасину фигуру глазами, и я даже начал было нервничать — мне еще влюбленного Третьего секретаря ЦК КПБ не хватало тут... Это закапывать потом, следы скрывать, легенду продумывать... Но Владимир
— О чем это я? Ага! Волков — Великий Инквизитор. В "Правде" на последней страничке одиннадцатого октября мелкими буквами была заметка о создании новой структуры — Службы Активных Мероприятий. А мероприятия эти будут активно проводиться с целью искоренения коррупции, спекуляции и злоупотреблений... Вроде как передадут всё это от КГБ прямо в когтистые лапы Василия нашего Николаевича.
— Чистки? — вздрогнул я.
— Чистки, — вздохнул Исаков. — Поэтому, я так понимаю, многие матёрые-заслуженные попросились на пенсию, благо — по выслуге лет вполне хватает. А наши получили еще одну возможность пробиться наверх.
"Наши" — это он во второй раз выделил интонацией, видимо имел в виду всех этих белорусских младотурок, или, по моей терминологии — "красных директоров". А может — и не только белорусские активисты в самом расцвете сил там были, среди этих управленцев новой формации. Не знаю, лучше нынешние сорокалетние справятся с управлением страной под руководством нынешних шестидесятилетних, чем в реальной истории шестидесятилетние справлялись под руководством восьмидесятилетних, или хуже.... Никто не знает! Разве что...
На краю сознания проскочило что-то вроде видения — некая распечатанная на принтере страничка с пометками, будто ее готовили для публикации в газету, и с заголовком "100 лет Союзу Советских Республик". Я попытался ухватить этот образ и закрепить в зрительной памяти, но меня сбил Исаков:
— Зря они надеются, что пенсия их спасет. Козлы отпущения нужны всегда — так что достанут, отряхнут и поставят на лобное место. Деньги брал? Брал! Злоупотореблял? Злоупотреблял! Пожалуйте к стеночке.
— А что, у нас за такое расстреливают? — о таком я вроде как и не слышал никогда.
Досада от упущенного воспоминания сменилась интересом к беседе. Царь хороший, бояре плохие — это же классика! "И набрал грозный государь Иоанн Васильевич добрых молодцев из народа, побивати нечестивых бояр, да повелел им носить одежду черную, аки у иноков, а у седла каждый из них имел песью голову, ибо будет грызть врагов государевых, и метлу — дабы выметать нечисть из Руси-матушки..." — как-то так, или близко к тексту.
Теперь у нас, правда, два государя — но и такое бывало. Вспомнить, например незабвенных братиков Ольгерда и Кейстута Гедиминовичей, правивших в этих местах в 14 веке. Вот уж кто эффективные менеджеры! На ум пришел еще один тандем, но о нем вспоминать не хотелось, да и не успел я:
— Статьи 173 и 174 Уголовного Кодекса — взяточничество. От 5 до 15 лет заключения, или смертная казнь при наличии особых обстоятельств, — вздохнул Исаков. — А особые обстоятельства — это такое дело... Они, если надо, всплывут. Как же без обстоятельств-то? Но это еще цветочки. Вот летом, на Съезде — вот там начнется самое-самое...