Закон Моисея
Шрифт:
— Я имею в виду, что она умерла, и я знаю, что она мертва, потому что последние пять месяцев я был способен видеть ее, — терпеливо повторил я.
Лицо Тэга почти комично выражало ярость.
— Как ты видел ее? — голос доктора Анделин был невыразительным, а взгляд холодным.
Я скопировал его тон и направил скучающий взгляд в его сторону.
— Так же, как могу видеть вашу мертвую жену, доктор. Она продолжает показывать мне автомобильный козырек и снег, и крупную гальку на дне реки. Не знаю почему. Но, вероятно, вы можете сказать мне.
У доктора Анделин
— О чем ты говоришь? — потрясенно произнес он.
Я ждал момента использовать это на нем. И сейчас было самое подходящее время, чем когда-либо. Может быть, его жена ушла бы, и я смог бы сфокусироваться на том, чтобы избавиться от Молли раз и навсегда.
— Она следует за вами по всему помещению. Вы очень сильно скучаете по ней. А она беспокоится о вас. Она в порядке… а вот вы — нет. Я знаю, что она ваша жена, потому что она показывает мне, как вы ждете ее в конце прохода между рядов. День вашей свадьбы. Рукава вашего смокинга слишком короткие.
Я старался быть дерзким, заставить его выйти из роли психолога. Я копался в его жизни, чтобы не дать ему ковыряться в моей голове. Но дикая печаль, исказившая его лицо, заставила меня сбавить скорость и смягчить голос. Я не мог сохранять свою позицию вопреки его боли. На мгновение я почувствовал стыд и опустил взгляд на свои руки. На несколько ударов сердца в комнате стало тихо, как в морге. Подходящее выражение для того момента. Мертвые были повсюду.
А затем доктор Анделин заговорил.
— Моя жена, Кора, ехала на машине домой после работы. Они считают, что она была на время ослеплена солнцем, отражавшимся от снега. Иногда здесь на берегу такое случается. Ее вынесло на дорожное ограждение. Ее машина оказалась в русле реки, перевернувшись вверх дном. Она… утонула.
Он выдавал информацию обыденным тоном, но его руки дрожали, когда он поглаживал свою бородку.
Где-то в течение этого трагического рассказа ярость Тэга испарилась. В замешательстве он переводил сочувствующий взгляд с меня на доктора Анделина. Но с Корой Анделин не было покончено. Словно она знала, что я привлек внимание доктора, и не теряла времени.
— Арахисовое масло, кондиционер для белья Downy, Гарри Конник-младший, зонтики…
Я сделал паузу, потому что следующий образ был очень личным. Но потом я все равно сказал это.
— Ваша бородка. Она любила чувствовать ее, когда вы…
Я должен был остановиться. Они занимались любовью, и я не хотел увидеть жену этого мужчины обнаженной. И его самого я тоже не хотел видеть обнаженным. А я мог его видеть ее глазами. Я резко встал, остро нуждаясь в движении. Слишком много информации, Кора Анделин. Слишком много.
Санитар занервничал и тут же надавил на мои плечи, призывая меня сесть. Я обдумывал наброситься на него и вздохнул. Момент упущен, никто больше не хотел драться. Даже Тэг, который выглядел так, словно его разум превратился в чистый белый лист. Он смотрел на меня с ошеломленным выражением лица.
Но доктор Анделин ушел в себя, его голубые глаза были полны его собственных воспоминаний и чего-то еще. Признательность.
— Это были ее любимые вещи. Она шла вдоль прохода на нашей свадьбе под песню Гарри Конника. И, да. Мой смокинг был немного коротковат. Она всегда смеялась над этим и говорила, что это так на меня похоже. И ее коллекция зонтиков была неконтролируемой.
Его голос надломился, и он опустил глаза на свои руки.
Атмосфера в комнате была настолько наполнена сожалением и интимностью, что если бы остальные пятеро присутствующих были способны видеть то, что видел я, они бы отвели взгляд, чтобы оставить влюбленных наедине. Но я был единственным свидетелем того, как жена Ноа Анделин вытянула руку и провела ею по склоненной голове мужа, прежде чем мягкие линии ее неустойчивой формы слились с трепещущим светом уходящего дня. В комнате находились окна, выходящие на запад, и хотя у меня были свои причины не любить Юту, но закаты к ним не относились. Кора Анделин стала частью заката. Я не думал, что когда-нибудь увижу ее снова. И мне даже не пришлось рисовать.
— Если ты знаешь все это о жене доктора Анделин, тогда я хочу, чтобы ты рассказал мне о Молли, — прошептал Тэг, выпрямившись на стуле и бросая взгляд то на доктора Анделин, то на меня.
Ноа Анделин поднялся на ноги. Я не смотрел на его лицо. Если я расстроил его, то не хотел этого видеть. Я был немного разочарован собой. Где был тот засранец, которым я поначалу решил быть?
— Тэг. Обещаю, мы вернемся к этому. Но не сегодня. Не сегодня.
Он кивнул санитарам, которые казались такими же потрясенными, и нас всех вывели из комнаты.
Джорджия
Я скучала по странным вещам. По его губам и зеленым глазам, и тому, каким милым он мог быть, даже не осознавая этого. Я скучала по ровной гладкой коже его горла, по тому месту, куда зарывалась носом, когда была близко к нему. Я скучала по тому, как кружилась кисть под его пальцами, и как уголки его губ слегка приподнимались, когда он улыбался. Я скучала по мелькающей полоске белоснежных зубов и дьявольском огоньке в его глазах. Так его бабушка называла это. И она была права. Его глаза порочно блестели, когда он был расслаблен или смеялся, или дразнил меня в ответ. Я отчаянно скучала по всем этим вещам.
Самым худшим было то, что я не могла горевать по нему. Я должна была скрывать все свои чувства, в чем я никогда не была хороша. Как говорили в моей семье: «Джорджия несчастна, все несчастны». И я не была счастливой. Я была подавленной. Весь город до сих пор был в шоке по поводу смерти Кейтлин, и даже несмотря на то, что Моисей не задушил ее во сне и не перерезал ей горло, все вели себя так, словно он это сделал. Мои родители были не лучше. Моисей был странным. А странных людей легче подозревать. Странность была пугающей и непростительной. Но я осознала, что по этому его качеству я скучаю тоже — он был странным и удивительным и полностью отличался от всех, кого я знала. И он ушел.