Закон парных случаев
Шрифт:
Дверь. Лестница. Ступенька за ступенькой. Кто-то попадался навстречу и, наверно, даже чуял неладное, но всем – как всегда! – было наплевать на всех, и сейчас он был этому рад, потому что никто не мог ему помешать.
Площадка третьего этажа. Коридор. Пост медсестры, которая даже не взглянула на них. Какие-то люди, врачи, больные в халатах и спортивных костюмах. Мимо – в конец коридора. На стуле у двери – крепкий парень в штатском.
Ударить его ножом? Но это значит отпустить девку. Нет, лучше по-другому.
Охранник встал со стула, хотел что-то сказать.
– Стой
Он рывком открыл дверь, втолкнул девицу в тамбур и вошел следом.
68.
Пучеглазый поднял руку и приставил нож к Жениной шее, прямо у сонной артерии. По его свекольно-красному лицу катились капли пота, а глаза, казалось, должны были вот-вот выскочить из орбит и покатиться по полу.
– Ты! – он махнул свободной рукой в сторону Ваньки. – Возьми стул и заклинь дверь за ручку. И без фокусов. Попробуй только открыть, сразу же перережу ей горло.
Ванька тихо выругался, встал со стула и понес его в тамбур.
– Теперь иди сюда, - скомандовал пучеглазый, когда Ванька заклинил дверь. – Встань вон в тот угол. Чтобы я тебя видел. Еще раз повторяю, если кто шевельнется, этой сучке конец.
Вот круг и замкнулся, подумал я. Причем двойной парой. Снова Жене угрожают ножом и снова я стою, тупо замерев перед этой скотиной. Сердце колотилось так, что к горлу подступила тошнота. От беспомощности и бессилия хотелось выть. Тогда мне удалось спасти Женю от скинхедов, но я не знал, что у них нож. И при этом ее ранили. Теперь… Малейшее мое движение – и…
Может быть, попытаться как-то отвлечь его внимание? Ведь ему нужны мы с мамой, а не Женя или Ванька.
– Послушай, - начал было я, но он не дал мне говорить:
– Молчи!
– Олег! – простонала мама, и я вздрогнул. – Зачем?
Оттолкнув Женю так, что она чуть не упала, пучеглазый по имени Олег подскочил к кровати и схватил маму за горло. Я дернулся, но Олег поднес нож к маминому лицу и крикнул мне:
– Стоять!
Он схватил ее за волосы и потянул, запрокидывая голову назад. Лезвие ножа замерло под подбородком.
– Ты, сука, убила Настю. И моего ребенка. Ты и твой муж. Его уже нет. Ты и твои дети – вы все отправитесь за ним.
Он сделал короткое движение рукой вверх, тот замах, за которым должен был последовать неминуемый режущий удар, и я понял, что не успею, не смогу ничего сделать, даже если брошусь на него, не успею принять этот удар на себя.
– Твой ребенок жив!
Олег замер на мгновение, потом выпрямился, отведя нож от маминого горла.
– Что ты сказала? – прорычал он. – Повтори! Ты врешь, сука!
Ответить мама не успела. Рывком я сбил его на пол, подмял под себя, потянулся за рукой с ножом. Он был намного меньше и легче меня, но в нем была какая-то дьявольская сила. Мне было не удержать его, он вырывался, выскальзывал из-под меня. Ванька бросился мне на помощь, но Олег умудрился разрезать ему руку,
– Мартин! – завизжала Женя и бросилась к нам, пытаясь стащить Олега с меня.
Он махнул левой рукой и попал локтем ей в лицо. Женя с криком отшатнулась, но этого мгновения мне хватило, чтобы перехватить его руку с ножом и вывернуть ее так, что острие уткнулось ему под кадык, прямо в ямку над грудиной. Достаточно было легкого движения кистью, чтобы нож глубоко вошел в его горло.
Все передо мной заволокло кровавой пеленой. Я посмотрел прямо в его страшные выпученные глаза, похожие на фарфоровые шарики с черными дырками, и понял, что сделаю это движение…
– Martine, nech toho! – почему-то по-чешски закричала мама. – Neopovaz se [13] 1!
– Tak proc? – я не узнал своего голоса. – Proc ne? On zavrazdil otce [14] 2!
– To je tvuj otec [15] 3!
Все-таки чешский очень похож на русский. Потому что последнюю фразу поняли все. И Олег тоже.
– Мой сын? – прошептал он, глядя на меня совершенно безумными глазами. – Мой? Нет! Не может быть!
13
1 Мартин, оставь! – Не смей! (чеш.)
14
2 Почему? – Почему нет? Он убил отца! (чеш.)
15
3 Это твой отец (чеш.)
Олег вытянул губы трубочкой, и мне показалось, что ему вздумалось поцеловать меня, но он резко вскинул голову и… так же резко опустил ее. Я почувствовал, как лезвие входит в живую плоть, и закричал. Нож вырвался из моей руки. Кровь ручьем хлынула на мое лицо, на грудь. Его губы вяло коснулись моей щеки. Я потерял сознание.
69.
Очнулся я от резкого запаха нашатыря. Чья-то рука в белом халате держала у моего носа пропитанную им ватку. Я скосил глаза, все поплыло, к горлу подступила тошнота. Затылок гудел болью, как большой церковный колокол.
Это был все тот же лысый врач.
– Очнулся? – спросил он, продолжая махать у меня под носом нашатырем. – Полежи пока. У тебя сотрясение.
Я отвел его руку, чуть приподнял голову и огляделся.
Судя по всему, меня вынесли из палаты и положили на кушетку в каком-то помещении вроде процедурной или перевязочной. Под головой у меня было свернутое одеяло.
– Как… мама? – с трудом ворочая языком, спросил я.
– Я сделал ей укол. Спит.
– А?..
Лысый покачал головой.