Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке
Шрифт:
Пароход пришел утром. Молодые, веселые парни управились с ярангой быстро. Они поставили основания кольев на распорки, стянули их канатом и так перенесли на палубу. Старик не видел, как орудовали матросы. Очень рано он ушел на рыбалку и пропустил важнейшее событие — приход первого парохода. Каждый год старик сообщал эту новость первым и целую неделю всем рассказывал, как увидел дымок на горизонте, как догадался, что это старый знакомый «Докучаев».
А вот теперь пароход увозил его прошлое. Невеселое это дело — рассказывать о том, как что-то от тебя
Старик сидел на берегу и смотрел на пароход. На палубе стояла его яранга, в которой он прожил всю жизнь. Дул южак, глаза старика слезились. Он втянул носом воздух. Знакомого запаха не было.
Старик о чем-то мучительно думал. Вдруг вскочил, заковылял в правление. Председатель подписывал какие-то бумага и отдавал их незнакомому человеку с парохода.
— Куда идет, говоришь? Туда, — махнул рукой председатель, — на юг, в Магадан.
Керго заволновался и долго путано что-то объяснял человеку с парохода. Тот ничего не понял.
— Ладно, — сказал председатель, — отвези его на судно, там разберетесь. Переводчицу возьмите, Леночку.
Капитан долго водил старика и секретаря сельсовета Леночку по пароходу, показывал свое хозяйство. А когда капитан открыл шампанское, глаза у Керго заблестели. Нет, будет что рассказать на берегу.
— Так какое у тебя дело, Керго? — спросил капитан, когда они поднялись на палубу.
— Он хочет ярангу посмотреть, — сказала Леночка.
Они пошли. Яранга была поставлена крепко. Старик обошел вокруг нее.
— Он спрашивает, правда ли, что пароход идет на юг?
— Да, — сказал капитан, ничего не понимая.
— Он говорит, что нужно ярангу переставить.
— Зачем?
Леночка смутилась.
— Надо переставить так, чтобы вход в ярангу выходил на восток. Так говорит старик.
Капитан что-то сказал матросу. Пришли парни. Подняли за колья ярангу и поставили ее по-новому.
Вечером пароход уплывал на юг. Старик сидел, как всегда, на берегу, смотрел на пароход.
Капитан не знал, что ему будет удача. Керго хотел, чтобы к людям, которым вдруг почему-то понадобилась его старая яранга, не пришла беда, чтобы они были счастливы. А для этого надо, чтобы вход глядел на восток. На востоке восходит солнце, а с солнцем приходит радость. В стойбище Керго все яранги глядели на восток.
Хорошее отношение к собакам
На собак география накладывает свой отпечаток, как и на людей. Характер пса формируется окружающей средой, как и характер человека. Но человек равнодушный забывает об этом. Для него все собаки «на одно лицо», и ко всем собакам у него одинаковое отношение. У плохих людей животных надо отбирать, если животное не имеет возможности оставить хозяина.
В этих записях пойдет речь о чукотских собаках, живущих на берегу реки Большой Анюй, впадающей в Колыму. Четвероногие большеанюйского побережья отличаются от своих собратьев, живущих на материке, точно так же, как люди тундры от людей юга.
Все чукотские собаки
Я расскажу о собаках в период короткий и для них непривычный — в период вынужденного безделья или заслуженного отдыха, как хотите. В короткий период заполярного лета. Когда чинятся нарты в ожидании первого снега. Когда зверь не подходит к зимовью и сторожить нечего. Когда уходишь за лосем и берешь в лодку только одного пса, любимчика, остальные воют, стонут от ревности, просятся тоже.
На берегу Большого Анюя — село Пятистенное. На сопке, покрытой фиолетовыми пятнами иван-чая, три ряда домов. Дома стоят ровно, в три линеечки. В них почти никто не живет. Только в крайнем юкагир Егор с женой и детьми, да в центре ламут Филиппыч с женой чукчанкой, и в самом верхнем — мы, ихтиологический отряд, на лето и осень избирающие тундру или тайгу. Да совсем недавно три русских парня сколотили рыбацкое звено, починили снасти, подписали договор с совхозом и поселились в самом нижнем доме, у воды…
Упряжка собак у Егора, упряжка у Филиппыча, упряжка набрана у ребят, хотят и на зиму остаться, думают зимовье рубить.
Нам упряжка ни к чему, мы с первым снегом свернем экспедицию и уплывем на север, а там, у океана, ждет самолет. А раз собак своих нет, то все чужие — наши, привечаем их, знакомимся, они тоже к нам привыкают.
Ночью над сопкой висит солнце. Тишина. Пахнет росой. И над рекой странные метелки все лето рыжей травы. Никто ей не знает названия, и мы в наших ученых книгах-определителях так и не нашли ей имени. Но пахнет она только ночью, при росе. Пахнет сеном. Сеном с материка. Вот-вот коровы появятся из-за сопки. Медленные, тяжелые молоком. Пахнет детством. И бабушкиными сказками.
Но в солнечной светлой полярной тишине, когда будто и вода в реке течет медленней, физически ощущаешь, как на сотни верст окрест ни жилья, ни человека. И лишь первозданность природы. А ты, и река, и трава, и спящие собаки — все едино.
Опускаешь в воду руки, перебираешь гальку на дне, моешь лицо, возвращаешься домой по узкой, тянущейся в гору тропинке, несешь в руке мокрый красивый камень халцедон.
Повторяя сбоку все изгибы тропинки, тянется в гору молодой овес. Полоска овса не шире тропинки. Откуда он здесь, за Полярным кругом?
Мы долго угадывали странную судьбу этой полоски. И я вижу караван геологических лошадей. Вот они поднимаются в гору, и вьюки их тяжелы, копыта скользят на береговой глине, и лошади чуть-чуть оседают на задние ноги. Они идут к перевалу, за сопку, а из порванного вьюка последней лошади тоненькой струйкой сыплется овес… Теперь проросший овес показывает путь, которым шли неизвестные нам ребята.
У них свой путь. И у нас…
Из фиолетовых зарослей иван-чая выскакивает фиолетовая молния. Странный зверь странной окраски. Я бегу за ним. Но фиолетовый зверь стремительно ныряет в овес, прыгает через тропинку и пропадает.