Закон проклятого
Шрифт:
– Ну а это Молли, – кивнул он на две зеленые пачки, оставшиеся лежать на столе. – Так и быть, заработала, стервоза…
– Не маловато? – поинтересовался Эндрю.
– Сойдет. Подумаешь, запомнила комбинацию цифр. Невелика работа. Попробовала бы с нами в дом залезть. Я как вспомню вчерашнюю ночь, у меня до сих пор по шкуре мороз…
– А это?
Эндрю, кривясь от головной боли, достал из кармана джинсов медальон, поблескивающий серебряной цепью. На покрытом зеленоватой глазурью тельце змеи коркой засохла кровь охранника и самого музыканта. По всей видимости, острые, на
Хосе призадумался.
– Знаешь, что я тебе скажу, – произнес он наконец. – Сам не знаю почему, но меня от этого чертова брелка жуть берет. Ты чего вчера сделал с этой гориллой? Всего-навсего вот этой вот змейкой его царапнул? Так это ж ему как носорогу кнопка. А он – хлоп на спину, и нет его. Может, ее антикварщик отравил, чтоб потом жене подарить?
– Вряд ли, – сказал Эндрю, кивая на пятнышко крови, проступившее на джинсах. – Тогда б я тоже загнулся.
– Все равно, знаешь, бери-ка ты его себе. Вон как ты вчера с него тащился. А я возьму компенсацию. Не возражаешь?
Он ловким щелчком отделил от доли Эндрю несколько банкнот, и они, словно дрессированные голуби, стайкой перелетели в кучку денег, предназначенную Хосе «на жизнь».
Эндрю взял в руки медальон. Украшение, сотворенное неведомым мастером с поразительным искусством, было до омерзения похоже на живое существо, приготовившееся к атаке. Длинные, смахивающие на маленькие кинжалы золотые клыки в разинутой пасти явно жаждали крови. Блестящие чешуйки производили впечатление настоящих из-за мельчайших деталей, тщательно выполненных гениальным ювелиром. Рубиновые глаза переливались в свете ночной лампы и, казалось, с любопытством разглядывали музыканта.
Головная боль, мучающая Эндрю весь вечер, начала потихоньку отпускать из своих клешней измученные мозги.
– Ты не яд. Ты мой талисман удачи, – прошептал Эндрю Мартин, глядя в рубиновые глаза. А вслух произнес: – Согласен. Делай как знаешь, Хосе, – и надел на шею серебряную цепь. Острые зубы золотой змеи приятно царапнули кожу на груди.
За окном бесновался ливень. Ветер бил невидимыми кулаками в стёкла, словно дух смерти из старых легенд народа нгбанди, пытающийся прорваться сквозь тонкую преграду к теплому человеческому мясу.
Этой ночью Мобуту никак не мог заснуть. Рана на груди страшно зудела под пластырем, будто тысячи муравьев прогрызали в ней ходы. Громадный негр ворочался на мокрой от пота простыне, скидывал и снова натягивал на себя одеяло и тихонько скреб ногтями матерчатую поверхность пластыря.
– Проклятие, – в который раз пробормотал он. Потом скинул одеяло, в темноте нащупал ногами тапочки и встал с кровати.
Стараясь не разбудить жену, он тихонько прокрался на кухню и открыл холодильник. Бутылки любимого пива занимали чуть ли не половину агрегата.
Пробка сидела слишком плотно и никак не хотела поддаваться. Мобуту нажал сильнее. Лошадиные зубы негра сдавили тонкий металл, горлышко бутылки хрустнуло, и острый край треснувшего стекла больно распорол десну и внутреннюю сторону нижней губы.
– Ч-чёрт!
Молния
Негр вздрогнул. Пальцы разжались. Бутылка ударилась о кафельный пол, и сотни маленьких стёклышек разлетелись по углам кухни.
Снова за окном сверкнула молния, и Мобуту не смог сдержать крик ужаса. Немигающие человеческие глаза смотрели на него снизу. В каждом стёклышке, в каждом осколке неправильной формы ворочались, изучая негра, глазные яблоки, лишённые век и ресниц. Их были сотни, тысячи, они усеивали всю кухню.
Мобуту попятился назад, не в силах оторвать взгляда от кошмарного зрелища. Стеклянные глаза плакали кровью. Из бездонных зрачков на кафельный пол лилась густая тёмно-красная жижа, тут же коркой засыхающая на голубой плитке.
Негр, пятясь, словно загипнотизированный, вышел из кухни и несколько секунд стоял в коридоре, прислонившись к стене. Бешено колотилось сердце, его частые толчки кузнечными молотами стучали в барабанные перепонки. Холодный пот противными, липкими струйками полз между лопаток. На секунду Мобуту показалось, будто большая холодная медуза гладит щупальцами его голую спину. Он вздрогнул, тряхнул головой и на всякий случай потерся спиной о знакомые, уютные обои в цветочек. Стало немного легче.
– Допился, идиот, – сказал Мобуту сам себе и слизнул с руки пару кроваво-пивных капель. – Так недолго и с катушек соскочить.
Он в раздумье посмотрел на кухонную дверь, но рисковать не стал. Кровь во рту, похоже, остановилась. Мобуту пощупал ранку языком, неопределенно хмыкнул и поплелся в спальню.
Жена спала, отвернувшись к стене. Негр включил ночник и сел на край кровати.
– Слышь, Каби, хочешь расскажу, какая чушь мне только что привиделась? – тихо сказал Мобуту.
Женщина молчала.
«Крепко спит, устала за день небось», – подумал Мобуту и прислушался.
В комнате было непривычно тихо. Ни единый звук не просачивался с улицы сквозь плотно запертые рамы. Не скрипели половицы в старом коттедже, не гудел видавший виды ночник, и даже быстро располневшая на американских гамбургерах жена огромного негра не сопела, как обычно, а лежала тихо, словно мышь.
«Ничего себе мышь!» – подумал Мобуту. Эта мысль его рассмешила, и он добродушно пихнул супругу:
– Хватит дрыхнуть, корова! Лучше послушай, какую хрень я только что видел с похмелья.
Медленно, словно черная балерина из музыкальной шкатулки, женщина привстала и повернулась к нему. Громадный негр дико закричал и слетел с кровати. Он сразу понял, чьи глаза он только что видел на полу кухни.
Каби слезла с кровати и теперь медленно шла к нему, шаря по воздуху растопыренными пальцами и судорожно, толчками поворачивая лицо с окровавленными дырами глазниц, словно прислушиваясь к мраку, стараясь по звуку шагов, дыхания, а может, по стуку старающегося выскочить из груди сердца найти своего мужа.