Закон проклятого
Шрифт:
– Чертовы граффити!..
Видимо, те пацаны, что ошивались возле подъезда, времени зря не теряли.
Хлопнула дверь, разрисованный автомобильной краской во все цвета радуги «форд» чихнул, взревел мотором, и визг пробуксовавших колес возвестил о том, что бармен уезжает далеко не в лучшем настроении.
– Ну и пошёл ты… – с облегчением сказал Эндрю, вставляя в замок наконец-то найденный ключ…
Нэнси была прекрасна. Как всегда ухоженная, веселая, шустрая и хозяйственная, несмотря на восьмой месяц беременности. Эндрю не мог оторвать от
Эндрю подошел к Нэнси и обнял ее.
– Ты знаешь, что ты мой амулет? Амулет любви и счастья, – нежно шепнул он ей и улыбнулся.
Амулет… Мог ли он даже предполагать, что будут значить для него эти слова…
Она положила голову ему на грудь, и её белоснежные волосы, струящиеся по хрупким плечам, словно волшебный дождь, нежно защекотали его шею.
– Эндрю.
– Да, дорогая.
– Нет, ничего.
– Но всё же.
– Нет-нет, – грустно сказала она.
– Нэнси, дорогая, ты мне что-то недоговариваешь, – с укором шепнул он ей.
– У нас счета не оплачены за клинику, за электричество, – она всхлипнула. – Я знаю, тебе тяжело, я не хочу на тебя давить… Но пойми, я так больше не могу. Прости, пожалуйста, я просто устала и волнуюсь за нашего ребенка, за тебя. Прости.
Она подняла голову, их глаза встретились, и, как в первый день их знакомства, слеза, словно маленькая росинка, потекла по её щеке.
«Ну и сукин ты сын, Эндрю, – пронеслось у него в голове. – Разве это то, чего ты хотел? Разве это счастье? Нэнси, наш будущий ребенок, должны ли они страдать из-за моей трусости? Эндрю, ты просто жалкий, вонючий, трусливый ублюдок».
Мелькнула мысль – может, все-таки продать зажигалку, последнюю память о прошлом? Он уже приценивался в местном ломбарде, где ему предложили принять раритетную вещицу по цене золотого лома. Но несчастные пятьсот песо не покроют и двадцатой части долгов…
Они стояли обнявшись несколько минут. Нэнси ещё немного пошмыгала носом, потерлась щекой о плечо мужа и заглянула ему в глаза.
– Ты ведь не сердишься, правда? – спросила она. – Извини, я сама не знаю, что на меня нашло.
– Дорогая, не надо извиняться, всё в порядке, – сказал он. – Просто сядь и успокойся. А за счета не волнуйся. Со среды всё будет в порядке. В полном порядке. А теперь улыбнись. Разве ты хочешь, чтобы нашему малышу было грустно?
Он нежно погладил её по едва заметно округлившемуся животу.
– А что будет в среду? – немного встревоженно спросила Нэнси.
– В среду всё будет замечательно, малышка…
Эндрю погладил пушистые волосы и зарылся в них лицом. Да, ради этих волос, этого запаха, ради двух самых любимых на свете существ, одно из которых вот-вот появится на свет, Эндрю был готов многим рискнуть.
– В среду всё будет просто замечательно…
«Если только я проживу вторник», – подумал
Когда Нэнси ушла на кухню, Эндрю подошел к телефону и негнущимися пальцами набрал номер. Длинный гудок… Еще один…
– Какого чёрта?.. – раздалось из трубки.
– Я согласен, – бесцветным голосом сказал музыкант Эндрю Мартин.
На другом конце провода Хосе подпрыгнул и радостно потер маленькие ладошки.
– Отлично, старина! Подваливай завтра в бар с утра пораньше, – прокричал он в трубку. – Рикардо поедет за товаром, а мы всё это дело раскинем по минутам. Не дрейфь, парень, я знал, что у тебя яйца такие же крепкие, как моя текила!
Всю ночь Эндрю провел в раздумьях, а наутро встал ни свет ни заря. Нэнси ещё спала, но в тот момент, когда он, глубоко задумавшись и не попадая в рукава, надевал пальто, она словно что-то почувствовала.
– Ты куда, дорогой? – сонным голосом спросила она.
– Все в порядке. Спи дальше, я в бар. Мне сегодня надо быть там пораньше. А ты не волнуйся по поводу счетов и всего остального. Я приду – и мы во всём разберемся.
Эндрю, наконец, надел пальто и выскочил за дверь.
Погода была на редкость мерзкая. Мелкий, противный дождь возвращал миру смог и токсические отходы, мутными потоками заливая серые, потрескавшиеся улицы. Серое небо, серые улицы, серые тучи и серая беспросветная жизнь. Кто написал эту картину? И зачем? Наверно, у Всевышнего кончились краски, и он углём набросал этот унылый пейзаж.
Пьяный метис, опять-таки с серым от виски и плохого курева лицом, протянул дрожащую руку. Эндрю бросил ему монетку, и нищий мгновенно, словно профессиональный иллюзионист, исчез в пелене дождя, даже не поблагодарив. Эндрю усмехнулся. Чего ещё ждать от этого чёрно-белого мира?
– Ничего, попробуем его маленько раскрасить, – сам себе сказал Эндрю.
Он поднял воротник и быстрее зашагал по лужам. Ведь есть же где-то Канары и Багамы, не только ведь на обложках журналов существует это цветное буйство пальм и синих океанов? Ничего, попробуем раскрасить…
«Уж не кровью ли ты решил раскрасить этот мир, музыкант?» – словно кто-то чужой шепнул ему в ухо.
Эндрю остановился и в ужасе обернулся. Он был один, никто не стоял у него за спиной.
Мокрая собака рылась в мусоре. Больше никого вокруг. Странно. В середине дня – и никого на улице? Эндрю стало беспричинно жутко. Он побежал.
«Так какую краску ты выбрал, музыкант?»
…Промокший до нитки Эндрю вбежал в бар.
– Привет, – Хосе сноровисто протирал только что вымытые стаканы. Больше в зале никого не было. На двери личной каморки хозяина заведения, гордо именуемой кабинетом, висела табличка, написанная в лучших традициях хозяина заведения: «Уехал за товаром минут на двадцать. Буду через час. Рикардо».
– Может, выпьешь?
Хосе плеснул немного текилы в бокал:
– Давай, парень. А то, как пить дать, простынешь. На тебе лица нет.