Закон рукопашного боя
Шрифт:
На освещенную площадку вышли, шатаясь. Никто не обратил на них внимания. Клещ бормотал невнятное, прикидываясь. Агап тоже. Мимо костров прошли не спеша, хотя у Агапа поджилки тряслись. Черноволосые, курчавые, усатые французы пьяно горланили, визжали.
Стали спускаться к Боровицкой башне. У ворот горел костер, прохаживались трое часовых. Они увидели идущих к ним Клеща и Агапа, но особенно не взволновались. В ворота то и дело проходили какие-то солдаты, некоторые вели с собой девок…
— Ишь стервы! — прошипел
— Ки вив? — на всякий случай окликнул одного из солдат часовой.
— Мерд! — ответил тот, и оба заржали.
— Пароль, что ли? — удивился Клещ. — Хотя это ж по-ихнему «дерьмо»…
Видно, у часовых глаза уже так примелькались, что они и Клеща с Агапом приняли за своих. Правда, один из них, что помоложе, хотел было заступить дорогу, но Клещ с неожиданно правильным французским прононсом запел:
— Вив ле Анри Куатро! — После чего часовой махнул рукой и пропустил их.
Агап, прибавив шагу, поскорей увел Клеща в ближайший проулок.
Здесь еще не горело, но совсем неподалеку, в двух-трех улицах, уже бушевал огненный шторм, ветер гнал пламя, дотла сжигавшее деревянные дома, а каменные превращавшее в скелеты.
— К Арбату бы надо, — тоскливо произнес Клещ, — там лаз у меня есть, под землю уйдем. Только вот огонь бы не опередил…
— Может, в дом к кому постучаться? — предложил Агап. — А то нога-то у тебя…
— Да я уж скоро и чуять ее не буду, — сказал Клещ. — Дойти надо. А в дома стучаться не след. Нет никого. Окромя французов.
В гору идти было трудно. Агап умаялся, а Клещ — и того больше. Видно было, что он вот-вот опять потеряет сознание. А впереди, уже совсем близко, стена деревянного дома повалилась на улицу и перегородила ее пылающей баррикадой из бревен и досок.
— И не тушит никто… — пробормотал Агап. — Дураки они, что ли, французы-то?
— Дураки… — пробормотал Клещ. — Дураки и есть, крыс еще жрать будут…
— Не пройти, — охнул Агап, — и сзаду огонь лезет… Вона, смотри!
Клещ опять выстегнулся из ума, но наступил на раздробленную ногу и от боли пришел в себя.
— Направо сворачивай, может, на Колымажный двор выйдем…
Свернули. В проулке огня не было, но дым ел глаза и сушил горло.
— Морду кутай, задохнемся! — прохрипел Клещ и попытался поднять ворот французской шинели.
Красное пламя столбом встало сквозь пелену дыма, искры роем взвихрились где-то впереди, за полосой дыма, тысячами светляков взмыли вверх, ветер бросил их куда-то вбок, на еще не горящие дома…
— Стой! — с надрывом крикнул Клещ. — Вертаемся… Горит Колымажный… К реке надо, налево!
С испуганными криками мимо Клеща и Агапа пробежало сразу с десяток французов. На последнем горела шинель, он визжал и корчился на бегу, не догадываясь сбросить одежду.
Жар настигал. Клещ и Агап не могли
— Пропадем, дедушка! Сгорим! — взвыл Агап.
— Ништо… — пробубнил Клещ. — Выберемся еще, господь не оставит…
Успели они дойти до улицы прежде, чем весь проулок залило огнем. На счастье, подвернулись выломанные французами ворота какой-то богатой усадьбы, уже разграбленной дочиста. По всему двору валялись битые стекла, зеркала, посуда, распотрошенные подушки, перины, расколотые чашки…
На истоптанном дворе, в грязи, на атласном зеленом пуховике лежала мертвая истерзанная девчонка. Не барышня, а так, из дворовых, видать, или уличных. Попалась не в добрый час голодным до баб солдатам, не поглядели, что дите…
— Все! — сказал Клещ, садясь. — Не могу идти. Топай один, внучек…
Агап не знал, чего сказать, потому как ему было ясно, что с Клещом он пропадет наверняка, а без Клеща — обязательно.
Сквозь гул и треск пожара вдруг послышалось ржанье.
— Конюшня! — дым стлался по двору, летали искры и копоть, но Агап двинулся в ту сторону, куда указал Клещ. Все денники были открыты, лишь в одном тоскливо ржал старый, кожа да кости, мерин. Бросили его баре.
Агап вывел коня на свежий воздух.
— Э-э, брат, — вздохнул Клещ, подмигивая коню. — Да мы, поди, ровесники с тобой. Лет пятнадцать тебе, сивый, а то и поболее будет…
Клещ поставил здоровую ногу на колено Агапу, уперся руками в холку, со стоном перекинул разбитую ногу через круп.
— Уздечку бы, — Агап повернулся к конюшне, но тесовая крыша ее уже пылала.
— За ногу держись, — посоветовал Клещ, — а может, за спину ко мне сядешь. Коняка жилистый, повезет двоих…
Агап с опаской взобрался на коня. Мерин всхрапнул, но не зло, а как бы укоризненно: мол, куда вас столько на старую хребтину?
— Пошел, — сказал Клещ, легонько поддав коня каблуком. Мерин затрусил куда-то в глубь двора, потом чуть прибавил шагу. Через выбитую калитку проскочили на пустую, еще не загоревшуюся улочку, пересекли ее, пригибаясь, проехали сквозь низкую подворотню. Мимо брошенных кем-то недогруженных телег, через внутренний двор протиснулись между сараями.
Но тут справа кто-то грозно рявкнул:
— Хальт! Штеен бляйбен!
— А вот хрен тебе! — гаркнул Клещ, пришпорив мерина каблуками. Агап только успел вцепиться Клещу в кушак, а сам Клещ — в сивую гриву своего «скакуна». Мерин с неожиданной прытью перешел на галоп, промчался через истоптанный огород, перескочил палисадник и вынес седоков на крутой и извилистый спуск. Между крышами кроваво-маслянисто мерцала подсвеченная пожарами речная гладь.