Закон сохранения вранья

Куликова Галина Михайловна

– Есть. Меня теперь не выгнать даже к почтовому ящику! Сестра станет приносить мне продукты...

– Надеюсь, ваше заточение продлится не слишком долго. Это письмо, – Вероника потрясла конвертом, – дает нам ниточку, за которую можно дернуть. А там поглядим, что будет.

– За непонятные ниточки лучше не дергать, – высказал свое отдельное мнение Рыськин. – В ответ на тебя может вывалиться куча дерьма.

Они оставили Татьяну Семенову упиваться своим ужасом и гуськом двинулись к машине. Рыськин, как всегда, прикрикивал,

чтобы Вероника не лезла вперед, тычинку ей в рыло.

– Итак, картина проясняется! – потерла руки Вероника, пристегнувшись ремнем безопасности. – Вот как я это вижу. Некий С. передает Нелли Шульговской записку. Дескать, приеду ночью, жди. Нелли даже не запирает дверь. Впрочем, возможно, потому, что сломался ключ. Так или иначе, дверь открыта. Убийца пользуется этим обстоятельством и беспрепятственно проникает внутрь.

– Убийца – С.? – поинтересовался Рыськин.

– Мы не можем этого знать. Пока. Итак, убийца подсыпает снотворное Шульговской в вино и ждет, пока она отключится.

– Он, очевидно, пробыл в ее номере довольно долго, – заметил Рыськин, остервенело сигналя какому-то чересчур шустрому водителю. – На то, чтобы напоить женщину, нужно время.

– Что могло ему помешать? Муж Шульговской после обеда уехал в Москву. Вечером ему предстояло побывать на деловой тусовке, от которой он и хотел бы, но не мог увильнуть. Нелли знала, что он не приедет до завтра. Конечно, логика подсказывает, что убийца именно С. – человек, написавший записку.

– Какая логика?

– Разве стала бы Нелли распивать вино с каким-нибудь другим типом, зная, что в любой момент С. постучит в окно?

– Действительно, логично, – признал Рыськин и рванул на желтый.

– Убийца раздевает Нелли, укладывает ее в ванну и пускает воду. Пока он там возится, в комнату заглядывает Инна Головатова. Она думает, что это номер Киры Коровкиной, и хочет поговорить с ней о заданиях, розданных им накануне финального тура. Однако тут она замечает на полу мужские ботинки. Ботинки совершенно особенные, штучные. Такие она видела днем на муже Нелли Шульговской. Решив, что Кира затащила в свою постель, а точнее, в ванную, Тараса Шульговского, Инна поспешила ретироваться. При этом чувствовала она себя неловко.

Едва она скрылась в своем номере, как в комнату Нелли Шульговской зашла Татьяна Семенова.

– Почему – едва она скрылась? – поинтересовался внимательно слушавший Рыськин.

– Потому что убийца все еще был в ванной комнате. Сколько он там сидел – не час же! Татьяна вошла, взяла со столика конверт, так же, как и Инна, думая, что номер принадлежит Кире Коровкиной. И тут услышала мужской голос. Голос доносился из ванной. Но, в отличие от Инны, она точно знала, что Киры в номере нет. Не раздумывая, Татьяна бросилась прочь, прихватив с собой письмо. Остается несколько неясных моментов.

– Каких?

– Первое. Кто сломал ключ от номера Нелли Шульговской? Было сделано это намеренно

или случайно? Второе. Каким образом в номере Нелли оказались ботинки ее мужа? Почему Инна видела их, а Татьяна нет? Куда они подевались? Ведь между посещениями номера Нелли одной и второй прошло совсем немного времени. Третье. Кто такой лысый? Может быть, лысый и есть С.? Четвертое. Почему ни меня, ни Татьяну Семенову не задушили в подъезде, хотя у типа в маске была для этого прекрасная возможность? Нас пугали? С какой целью?

И женщина в зеленом, Ося! Она действует совершенно иначе. Она не пугает. Она задавила Инну Головатову и едва не задавила меня. Кто она такая? Сообщница лысого? И кто тот тип, стриженный бобриком, который стрелял в меня в мебельном центре, а потом скрылся из больницы, куда его отвезла «неотложка»...

– И это ты называешь – картина проясняется? – хмыкнул Рыськин. – Я бы сказал: картина напоминает твои живописные полотна. По крайней мере, те, которые я видел в коридоре.

– А ты что, тонкий ценитель живописи? – желчно спросила Вероника. К собственному творчеству она относилась трепетно.

– Не так чтобы тонкий, – пожал плечами тот. – Но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы не отличить шедевр от художественного бреда.

– Многим нравится! – обиженно сказала Вероника.

– Назови хоть одного.

– Матвей Каретников!

– Матвей Каретников! – передразнил Рыськин. – Если бы ты вышивала крестиком, он бы повесил твое рукоделие в изголовье своей кровати. Любовь, девочка моя, – это чистый сдвиг по фазе.

Вероника надулась, но идеи просто распирали ее, молчать было невмоготу, и она сделала вид, что не обратила на выпад Рыськина особого внимания.

– Интересно, а в чем этот загадочный С. собирался сознаться? – вслух спросила она. – Помнишь, в записке написано: «Думаю, пришла пора во всем сознаться».

– Может быть, С. и Нелли Шульговская вдвоем совершили какое-нибудь преступление? – высказал догадку Ося. – Там еще было: «Не паникуй раньше времени».

– Это значит, что Нелли запаниковала, – подхватила Вероника. – Что заставило ее запаниковать?

– Откуда же я знаю? – откликнулся Рыськин. – Меня там не было.

– А я была, – пробормотала Вероника. – Но тоже ни черта не знаю.

– А может быть, супруги Шульговские совершили какое-то преступление? – помолчав, выдал еще одну идею Рыськин. – Посуди сама: в номере ночью были ботинки Тараса. Может быть, он и сам там был?

– Но его инициалы Т. Ш. Или, ты думаешь, он подписался отчеством?

– Я думаю, – надменно заявил Ося, – что он мог подписаться тем нежным именем, которым называла его жена. Например, Суслик. Или Сладенький. Или Сопливчик. Ты что, сама не знаешь, как жены порой обзывают своих благоверных?

– Итак, расследование выходит на новый уровень, – задумчиво сказала Вероника. – Нужно вплотную заняться Тарасом Шульговским.