Закон - тайга
Шрифт:
— А как ты управляешься в бане? Все еще одна? Иль взяла кого в кочегары?
— Да будет тебе! Одна, конечно.
Тимка притянул Дарью к себе за плечи.
— Скучала? Иль забыла, как звать?
— Если б забыла, зачем бы пришла?
Тимка закрыл дверь на крючок. Сдвинул занавески на окнах.
— Даша, я так долго шел к тебе. Через всю тайгу…
Дарья обвила руками шею Тимки. Устала одна. Надоело быть
сильной. Да и кончается ее короткое, как сон, бабье лето. За ним — зима.
Едва Тимофей коснулся выключателя, в дверь постучали.
Тимка открыл дверь, дрогнув сердцем.
В дом вошел Филин, держа за руку худую блеклую девчонку лет четырех-пяти.
Бугор был трезв. Но из карманов торчали две склянки. Увидев Дарью, понял что-то. Спросил:
— Не ко времени я, Тимоха?
— Валяй, ботай.
— Не фартит мне. Хотел с кентами бухануть. Возвращение обмыть. А тут вот эта. На ступенях магазина воет. Мать у ней увезли. В больницу. Одной в доме страшно. Изревелась вдрызг. Ботает, с утра не хавала. Я б взял в барак, да там — мужики. Ей бы мать дождаться. Да и привел к тебе. Но не ко времени, — смутился бугор.
— Я ее возьму, — подошла к девчонке Дарья.
Но та отвернулась. Обхватила Филина, воткнулась в живот бугра нечесаной головенкой.
— Не хочу к ней! Я к тебе пойду! — полились слезы на ботинки и брюки фартового.
— К соседям бы отвел, — посоветовал Тимка вконец. расте- рявшемуся бугру.
— Так в соседях — мы. Она рядом с нашим бараком живет. И как не пофартило — недавно в Трудовом. Ни
они, ни их никто не знает. Обжиться не успели. Черт! Во влип! Как последний фраер!
— Пойдем ко мне, — попыталась догладить девочку Дарья, но та отвернулась. Цепко ухватившись за руку Филина, не выпускала ее.
— Ни к кому не похиляла. А ко мне — враз! — похвалился бугор и вздохнул, не зная, что ему теперь делать.
— Придется тебе к ней хилять. До матери пожить в их доме, — подсказал Тимка.
— Я в чужой хазе, сам знаешь, с чем засветиться могу. Не- ет, это не пойдет.
— Тогда к участковому отвести надо, пусть определит ребенка. Ну куда ты с ней, в самом деле? — вырвалось у Дарьи.
Бугор глянул на нее так, что у бабы язык замер. Ухватив ребенка под мышку, вышел, не попрощавшись.
Тимофей сник. Он знал: «закон — тайга» карает каждого фартового, если он обидел ребенка или не накормил брошенного, не пристроил его дышать…
Придумали фартовые иль так совпадало, но ребятня, попадавшая к законникам, приносила с собой удачу, жирные навары.
Но это в больших городах. На материке. Здесь же, в Трудовом, кто из законников возьмется растить девчонку? Хотя бы и несколько дней. «Придумает что-нибудь и Филин. Отмажется», — решил Тимка и, повернувшись к Дарье, обнял ее. Выключил свет в доме.
— Тимоша, ты не уедешь? Это правда?
— Куда же я от тебя, Дарьюшка? От тебя, как от судьбы, зачем линять мне? Вместе будем. А если и надумаем, то и уедем вместе.
— Я никуда не хочу. Привыкла здесь. Не смогу уехать. Всякое было. А вот держит это Трудовое за душу и все тут. Как цепями.
— А меня не Трудовое.
Утром Дарья пошла на работу.
На виду у всех. Не прячась, не прижимаясь к заборам, чтоб понезаметнее. Не торопясь. Шла из Тимкиного дома хозяйкой. Знала, там ее любят и ждут…
Тимофей решил удивить Дарью. И, закатав рукава и брюки, мыл полы, стол и двери. Оттирал каждую доску.
Порывшись в сундуке, нашел скатерти. Выволок из рюкзака оленью шкуру. Над койкой вместо ковра прибил. Прочистил стекла в окнах. В доме натопил так, что в исподнем жарко стало.
А тут и Дарья на перерыв пришла. Ожидала, что застанет в доме фартовых, обмывающих откол кента в семейную жизнь. Но едва открыла дверь, глазам не поверила. Тимка чистил картошку.
— Да я уже готовое взяла. В столовой. Бедный ты мой! Отдохни, — пожалела баба.
Дарья рассказала Тимофею о новости, облетевшей сегодня все село.
Филин не отдал девчонку в сельсовет, не отвел к участковому. Сам перешел в дом девчонки на время болезни матери.
Законники, приняв это за дурь, принесли бугру бутылку, чтобы время быстрее шло. Филин рассмеялся. Грев принял. Но пить не стал. Устыдился ребенка.
Водил девчонку в столовую харчиться. И все узнавал в сельсовете у секретаря, как там баба, мать Зинки. Скоро ль вернется в село?
— Операцию ей сделали. Сложную. Быстро не получится. Отведите ребенка в детсад. Няни присмотрят, — советовала пожилая женщина.
Но Зинка, едва услышав, что ее хотят отдать кому-то, начинала плакать, цеплялась за Филина обеими руками и никуда не собиралась уходить от него.
Бугор злился и радовался. Злился, что мешает ребенок вернуться к кентам, к привычной жизни в бараке. Даже возвращение не смог обмыть с фартовыми, спрыснуть свое спасение, помянуть покойных кентов.
С другой стороны, радовался, что вот такого — лохматого, небритого, немытого, которого даже звери в тайге обходили за десятую версту, признал и выбрал для себя ребенок. Девочка! И ни за что не хотела отпускать его от себя.
Зинка смотрела на Филина большими глазами, и в них играл смех, радость, счастье, словно он — не махровый уголовник, прошедший все северные зоны, а самый родной для нее человек.
Никому в своей жизни он не был нужен, кроме кентов. Те с ним в дело ходили, а обмыть навар умели и без него. Другие в сторону бугра и не оглядывались. Кому нужен?
Сявки со страха от него отскакивали. Знали: за любое ослушание так наподдаст, так взгреет — жизни не обрадуешься.
В его сторону даже бродячие псы брехать не решались: таким матом обложит, что ни одна сучка к себе после этих комплиментов до конца жизни не подпустит. Сельские старухи, завидев Филина, шмыгали в первую же калитку. Знали: этот с возрастом не считается. Попробуй задень его. Всю биографию, с самых пеленок, вывернет наизнанку. Обложит грязно со всех сторон так, что ни суд, ни милиция до гроба не очистят. А вот село до смерти потешаться станет.