Закон - тайга
Шрифт:
Тимка потирал ушибленное плечо. Морщился. И спросил коротко:
— Все дышите? Все в ажуре?
— Все по кайфу! Только вот как сходить до ветра…
— Хавать охота, — рявкнул бугор.
— Терпи. Грызи галеты, кент!
— Зачем галеты? У вас в шалаше мясо. Я его вам вчера поставил. Сваренное. Не могло замерзнуть, — вмешался Тимка.
Кто-то чиркнул спичкой. Громыхнула кастрюля.
— Кенты! Дышим! Хамовка есть! — заорал Бугай во всю глотку, словно ему куш отвалился невиданный. Законники ожили.
Два
Но условники понимали, что до конца зимы осталось не так уж долго. Что зима скоро начнет сдавать. И тогда кончится охотничий сезон. До глубокой осени не вернуться им в тайгу. Значит, пушнины надо добыть побольше уже нынче, теперь. Не упустить время.
Едва стихла, улеглась непогодь, вышли условники в тайгу.
За время пурги не много зверя взяли. И все же удача не обошла. Десятка полтора соболей да норки, куницы, горностаи попались на приманку. Пяток огневок сушился под навесом, сделанным специально для меха.
Условники понемногу вошли во вкус. Теперь сами вставали чуть свет и исчезали в тайге, каждый на свою тропу уходил. В шалаше никто не хотел оставаться.
Даже Филин, забыв, что бугор, вскоре не выдержал. Мех… Глаза загорались, тряслись руки и душа. Разве усидишь? И, плюнув на все условности, ушел в тайгу, обвешанный капканами и силками, искать свою тропу.
В шалаши возвращались затемно. Забывая о еде и отдыхе, они быстро втянулись в новое дело.
Вспухали рюкзаки. В них накопилось немало пушняка. Законники, вернувшись к ночи, уже не ждали друг друга. Готовили общий ужин.
Тайга, приглядевшись к ним, наслушавшись их воспоминаний, словно сердцем поняла. Никогда не держала в голоде. Кормила всех досыта. Берегла от бед.
И люди постепенно оттаивали. Все реже вспоминали прошлое. Другие темы появились, другой смысл, иная жизнь. Да и сами изменились. Уже не лаялись грязными словами, научились смеяться во весь голос, спать без страха, жить в охотку, в радость…
Глава 3
Синее-синее небо над головами; голубой снег под лыжами; звонкая, знакомая и всегда иная тайга… Она научила условни- ков пить родниковую, никогда не замерзающую воду, ценить тепло общего костра, есть подаренное тайгой с благодарностью. Спать недолго, но впрок, принимать баню, растеревшись снегом, дышать звонким чистым воздухом.
Она понемногу, неторопливо брала в плен их корявые, изболевшиеся сердца и души.
Она согревала и морозила, смешила и пугала, беспокоила и успокаивала. Она била и жалела детей чужой стаи. Она учила и требовала, случалось, наказывала за оплошку. Она жалела их… Да и как не жалеть тех, кто, не найдя места среди людей, живет в глухомани?
Условники разучились кричать. Поняли сердцем, что в чужом доме
В голубые рассветы, когда еще все в тайге спало, уходили люди в чащобу, оставляя на попечение тайги шалаши и добычу.
Они привыкли к тому, что живут в безлюдье и никто их не навестит.
Но однажды, вернувшись из глухомани, приметили, что у шалашей их ждут. Горел костер высоким пламенем. Чужие голоса слышны издалека. Охотоведы… О них когда-то говорил Тимофей. Не поверили. Ате нагрянули внезапно.
— Привет, промысловики! — встал навстречу старший из них. Улыбаясь, протянул руку Бугаю.
Фартовый растерялся, пожал. Вроде и разозлился, понял — за мехом пожаловали. А в то же время обратились не как к условникам, к фуфлу, как к равным себе — с уважением.
Старая кляча, запряженная в сани, фыркала, прядала ушами. «Что-то в санях имеется. Под брезентом», — приметил Рыло и заходил вокруг.
Но охотоведы явно не торопились. Расспрашивали о заимке, пушняке, условиях. Интересовались, как прижились промысловики в угодьях. О самочувствии и настроении. Не голодают ли.
Гости из Трудового явно решили заночевать на заимке. И Тимофей первым заметил это, готовил ужин на всех.
Приезжие, разговаривая с бригадиром, нет-нет, да обращались к условникам с вопросами:
— Сколько соболя приходится на заимку? Много ли молодняка? Как норка? Не перевелись ли куницы? Сколько рысей на заимке? Есть ли берлоги? Встречалась ли росомаха? Не мигрирует ли пушняк на другие участки? Сколько огневок?
Условники отвечали нехотя. Понимали все вопросы по-своему. А старший охотовед, словно почувствовал, сказал неожиданно:
— На огневок не нажимайте. Больше оставляйте их в тайге. Без лис пропадет заимка. Слабого, увечного зверя, даже падаль, лиса уберет. Съест. Иначе болезнь появится. Вот вы принесли очень много куропаток. Видно, с других участков к вам мигрировали птицы. А почему? Бескормица иль болезнь прогнала? Теперь надо соседние заимки проверить. У куропаток при большой скученности чума вспыхивает. Она потом всех зверей косит.
— И фартовых? — спросил Рыло.
— Лучше подальше от такого.
— Да нет на этой заимке чумы. Птица вся здоровая, — оглядел связки куропаток молодой охотовед и спросил Тимофея: — Как пушняк? Много добыл? Хвались, бригадир, сдавай! С тебя начнем…
Тимка молча достал мешок, набитый доверху шкурками. Вытряхнул его на брезент.
Охотоведы внимательно разглядывали, оценивали каждую норку, соболя, горностая, куницу, белку. Тщательно пересчитали.
— Здесь на полторы тысячи, — улыбался Иван Степанович, старший охотовед. И добавил: — Цены тебе нет, бригадир. Недаром Притыкин тебе свою заимку оставил. Завещал, как сыну. Просил другому не поручать ее.