Закон улитки
Шрифт:
– Зажигай машину! – говорит ему прямо в ухо Аза, протягивая коробок со спичками.
– А Сева где? – снова спрашивает Виктор. Ведь печку всегда запускал Сева.
– Нету твоего Севы! – буркнул в ответ Аза недовольным голосом.
Виктор положил спички в карман куртки и направился не спеша к тому месту, где под крышу барака-крематория прямо из боковой стенки входила труба. По очереди он откручивал вентили и посматривал на дрожащие стрелки датчиков, освещенные фонариком ходившего за ним тенью Азы. Дойдя до последнего большого вентиля, Виктор открутил его чуть-чуть. Потом поднял с земляного пола кусок обгоревшей газеты, зажег ее и, отодвинув железную задвижку, сунул в открывшееся отверстие. Газ, выходивший из множества маленьких сопел-горелок, тут же выхватил
– Быстрее давай, – попросил Аза. – До утра надо все закончить! Хозяин приедет!
– Что закончить? – спросил Виктор, но Аза уже развернулся и зашагал к выходу.
Только двое в камуфляже молча стояли возле лежавшего на земле трупа. Виктор подошел, посмотрел на лицо трупа. Это был чеченец. Подумал, что двое стоящих – федералы. Поднял глаза на одного из них.
– Куда его засовывать? – спросил стоящий с легким акцентом.
Нет, это были тоже чеченцы.
Виктор открыл обе торцевые дверцы и показал рукой на открывшееся отверстие топки. Парни взяли труп и засунули его туда головой вперед. Закрывая дверцы, Виктор услышал их шаги. Подумал, что они ушли. И снова ошибся. Через несколько минут они опустили на земляной пол следующий труп.
– Там много еще? – спросил Виктор, в голове у которого выстроились в одну линию и спешка Азы, и его слова о том, что утром приедет хозяин.
Следовательно, к утру надо было все закончить.
– Еще три кроме этого! – ответили ему.
– А который час?
Один чеченец молча подсунул под нос Виктору свою руку с часами и подсветил фонариком.
Виктор первым делом уткнулся взглядом в название часов – «Президентские», потом уже посмотрел на стрелки. Половина двенадцатого. А Виктору-то казалось, что уже почти утро!
Воздух в бараке нагрелся. Гудение печки-трубы стало равномерным и монотонным и навевало ощущение уюта и стабильности, словно пока оно продолжалось – все в мире было в порядке, все шло своим чередом, равномерно и согласно законам человеческой и иной природы.
Виктор присел на земляной пол недалеко от очередного ждущего кремации трупа. Присел правой стороной к печке-трубе, чтобы теплая волна, шедшая оттуда, согревала зудящую височную рану. И задремал под убаюкивающее гудение закрытого внутри трубы огня.
57
Теплая волна воздуха, пронизанного знакомой кислинкой, которая еще не так давно раздражала, оставаясь привкусом на языке, теперь согревала и укачивала. Словно кто-то отрезал кусок линии экватора и перенес ее сюда, подстелил ее под сидящего на земляном полу, склонившего голову на согнутые колени Виктора. Эта линия по инерции, словно бы еще поддаваясь широким океанским волнам, покачивалась, и вместе с ней покачивался Виктор, внутри которого вдруг наступило сладостное равновесие, мир которого был закрыт изнутри и глаза которого были закрыты. Там, внутри, какой-то второй позвоночник-мачта выравнивал по теплой волне его невесомое плавание. Само его тело со всеми его ощущениями вдруг становилось небольшой яхточкой, покорной стихии, но умеющей радоваться даже сквозь эту покорность. И дрема, отяжелев и налившись ртутью усталости, зудящей болью, просто физической слабостью, потянула Виктора вниз, в неглубокий и немного беспокойный сон, где он легко раздвоился на себя-Виктора и себя-яхту. И поплыл, не следя за парусом и за направлением ветра. Он-Виктор сидел на палубе в той же позе, в которой он сейчас спал. Только сидел с открытыми глазами и смотрел на сидящих рядом Севу и Серегу Фишбейна-Степаненко. Они сидели молча, смотрели друг на друга и чего-то ждали. Ждали почти равнодушно. То ли появления берега. То ли возвращения пингвина Миши. Именно возвращения, хотя никто в этом сне не знал, куда он пропал и откуда должен вернуться. Вероятно, должен был вынырнуть из океанских вод. Но ничего не происходило. Только солено-кислый привкус оседал на языке у Виктора. И вдруг Виктор очнулся,
Виктор снова сложил написанное детской рукой объявление. Спрятал в карман и, мгновенно забыв о нем, вновь включился в ожидание. Он теперь ждал пингвина Мишу. Смотрел на деревянные доски палубы, не замечая, как и Сева, и Сергей постепенно растворяются в воздухе, оставляя его на яхточке в полном одиночестве.
– Куда пепел выбрасывать? – спросил кто-то, вынырнув из теплой океанской волны.
Виктор пожал плечами. Тут чья-то рука опустилась на правое плечо и дернула его. Виктор потерял равновесие и свалился за борт яхты. Ударился о что-то твердое, удивляясь, ведь вода должна быть мягкой.
– Ударь его! – сказал другой голос.
Виктор открыл глаза. Перед ним стояли два парня-чеченца. У одного в руке была лопата-скребок для вытаскивания праха из печки.
– Пепел куда? – снова прозвучал вопрос.
– Кульки за железной бочкой! – Виктор показал рукой.
– Кульки? – чеченцы переглянулись. – Да чего в кульках носить? А в ведре вынести можно?
Виктор посмотрел на ведро, стоящее под торцевыми дверцами.
– А прах кто забирать будет? – спросил он.
– Сказали под дерево выбросить, – ответил один.
– Выбрасывайте. – Виктор пожал плечами, пытаясь понять: с какой стати одни чеченцы будут выбрасывать прах других чеченцев под дерево.
Все прояснилось позже. Утром. Когда все пять трупов были кремированы, когда свечи в бараке-крематории были задуты. Когда двое чеченцев, не попрощавшись, ушли. И последние три ведра с пеплом, прахом и обугленными обгоревшими косточками выносил уже сам Виктор. Выносил и высыпал под деревом, росшим метрах в двадцати от барака.
Высыпая последнее ведро, он заметил блеснувший кусок оплавившегося золота. Вспомнил золотой кирпич Севы и его «американскую» мечту. И вот в момент этих воспоминаний о практически вчерашнем прошлом послышался шум двигателя и к бараку-крематорию подъехал зеленый «газик». За рулем сидел Хачаев, рядом – Аза. На заднем сиденье – два вооруженных до зубов молодых чеченца. Хачаев кивком головы приказал Виктору забираться в машину. Виктор втиснулся на заднее сиденье и тут же ощутил, как в его бок вдавилась граната, подвешенная к ремню хачаевского телохранителя.
Ехали они долго, виляя по лесной дороге и постепенно поднимаясь в гору. Приехали в безлюдное село. Остановились перед открытыми железными воротами.
Охранники и Аза выбрались из «газика» и вошли во двор. Хачаев обернулся к Виктору и посмотрел на него мрачно, как на приговоренного к смерти.
– Ну что, – сказал он, – надеюсь, сегодня мы разговор закончим. Видишь, мне теперь не до твоих сказок…
– А что случилось?
Хачаев тяжело вздохнул.
– Похоже, что ты был прав… Контрактники, чтобы отомстить за своего, выследили дочку одного из боевиков, изнасиловали ее, избили и… – Хачаев снова тяжело вздохнул. – И сожгли в моей трубе… Потом боевики взяли этих контрактников, выдавили из них всю правду, отрезали им головы, приехали к трубе и сожгли в ней живьем твоего приятеля… Потом мои ребята их расстреляли, и этой ночью ты их всех превратил в пепел. Так что конец этой истории логичен.
– А если она не окончилась? – заторможенно спросил Виктор, выстраивая эти события в одну цепочку, в тот отрезок времени, большую часть которого он просидел в яме у Хачаева.
– Если она не закончилась, то следующим сгоришь ты… Но ты не бойся, мы еще с тобой сегодня говорить будем. И если мне разговор не понравится, то ты умрешь проще и банальнее, а сжигать будут кого-нибудь другого. Может, Азу…
Стоило Хачаеву только упомянуть Азу, как он тут же появился, подошел к «газику» – на круглом лице виноватое выражение.