Закон улитки
Шрифт:
– Ну как, клюет? – спросил, зайдя со спины.
Рыбак в дубленке с поднятым меховым воротником ему не ответил. Продолжал сидеть неподвижно.
Виктор обошел рыбака. Присел около него на корточки и обомлел – мужик был белый как снег. И удочка его лежала на льду, над замерзшей, затянувшейся льдом лункой. А рядом с лункой поблескивала пустая водочная бутылка.
– С Новым годом! – с ужасом прошептал Виктор. Потом перевел взгляд на Мишу.
– Видишь, что пингвину здорово, то украинцу – смерть…
И снова взгляд Виктора вернулся на замерзшего насмерть рыбака. Страх овладел Виктором. Страх, от которого ему стало холодно до дрожи в коленках. Мгла будто бы сгустилась
Это оцепенение продолжалось долго. Виктор постепенно привык к страху, поселившемуся в нем здесь, на днепровском льду, в предрассветной мгле. Он даже стал думать о страхе. Даже попытался понять – чего он сейчас боится? Нет, замерзшего рыбака он не боялся, как не боялся и его смерти. Это был почти естественный отбор по-украински. Нет ведь ничего банальнее и обычнее несчастных случаев. Сама жизнь для многих – уже несчастный случай. Рождение детей – тоже несчастный случай. Нет, страх, поселившийся в Викторе, имел прямое отношение к нему, к Виктору. И он в какой-то момент понял – он боится будущего, боится перехода из одного временного пространства в другое. Боится даже не неизвестности, которая ждет его за каждым движением часовой стрелки, а повторения прошлого.
82
Когда вернулись они с Мишей домой, наконец рассвет наступил. Заснеженные улицы города были мертвы, когда старенькие «Жигули» с большой буквой «У» на лобовом стекле подвезли их к самому парадному.
Виктор отсчитал водителю-«ученику» – молодому парню с бледным лицом и вопросительным взглядом за стеклами очков – сорок пять гривен. Это, конечно, было многовато, но ведь нормальные люди в это время спали после бурного застолья. А ненормальные, или, проще говоря, те, кому не хватало денег для жизни, старались подработать. Для них это была самая урожайная ночь. Пьяные пассажиры легко платят больше обычного. Но только в эту новогоднюю ночь.
В квартире все еще спали. Часы показывали без пятнадцати десять. В коридоре мяукала кошка, стоя над пустым блюдцем. Чтобы ее успокоить, Виктор наполнил блюдце молоком. Потом достал из морозильника филе мороженого минтая. Бросил рыбу в раковину и пустил теплую воду, чтобы ее разморозить. Сразу же решил и сам позавтракать – прогулка по днепровскому льду давала о себе знать. Теперь он ощущал и усталость, и голод. С усталостью можно только сном бороться, а вот чем бороться с голодом? Ответ на этот вопрос лежал на вчерашнем праздничном столе.
Виктор принес оттуда кастрюлю с недоеденным жарким. Взял свою вчерашнюю тарелку. И устроились они с Мишей завтракать.
Первой проснулась Соня. Уже со своими подарками она заглянула на кухню.
– Я вообще-то роликовые коньки хотела, – сказала она Виктору.
– Надо было как-то об этом сообщить Деду Морозу.
– Он бы мог и сам догадаться! – бросила ехидно девочка. – Я, кстати, тоже есть хочу!
– Сделать тебе кашу?
– Ты что! Нет, конечно. Я пойду там со стола возьму!
Она вышла и вернулась через пару минут с тарелкой, на которой лежали кусочки подсохшего голландского сыра, несколько кружочков сырокопченой колбасы и два маринованных огурца. Уселась на свободную табуретку.
К одиннадцати квартира ожила. Все встали. Нина помыла посуду. Только потом осмотрела свои подарки и крепко, почти по-мужски обняла Виктора. Поцеловала его в губы и в щеку.
Виктор, уже немного отдохнувший от утреннего путешествия, сварил для Нины
Леха подарок воспринял спокойно. Проверил калькулятор. Посчитал что-то. Потом осмотрел внимательно ежедневник.
– Пригодится? – спросил, подойдя к безногому приятелю, Виктор.
Леха пожал плечами.
– Если ты мне дело найдешь, то пригодится!
Виктор кивнул. Он вдруг понял, что ему ничего не подарили. И никто, кроме домашних, его с Новым годом не поздравил. Если не считать ночного телефонного звонка. Только кто это был?
И Виктор снова нырнул мыслями в прошлое, пытаясь найти владельца ночного голоса. Но дело это оказалось тщетным. Тем более что и голос этот он уже забыл.
Захотелось побыть одному. Завтра ведь на работу, к Сергею Павловичу. А сегодняшний день еще свободный. Первый день нового года.
Вспомнил присказку: «Как новый год встретишь, так его и проведешь». Хорошо ли он встретил Новый год? Виктор задумался. Застолье было нормальным, обычным. Если, правда, посчитать поездку на днепровский лед продолжением встречи Нового года, то ничего хорошего ему новый год не сулил.
Вспомнился замерзший рыбак, застывший в позе роденовского мыслителя. Впрочем, не очень-то он был похож на мыслителя. Хотя сидел на своем ящике действительно сгорбленно, словно был придавлен тяжкой ношей жизни. Его уже, наверно, нашли и отвезли в какой-нибудь морг.
Воспоминание о рыбаке неприятно придавило Виктора, и он, чтобы вырваться из этого воспоминания, решил отвлечься, прогуляться по городу.
83
Крещатик понемногу оживал. Мимо Виктора медленно проехали два оранжевых снегоуборочных комбайна. Редкие прохожие останавливались перед витринами дорогих магазинов. Расслабленно рассматривали то, что не могли купить.
Ноги вывели Виктора к подвальчику-кафе «Старый Киев», но оно тоже было закрыто. Он повернул назад. Не спеша прошел мимо книжного магазина «Знания», мимо ЦУМа и бывшего книжного магазина «Дружба». На углу Прорезной остановился и задумался. Попытался вспомнить, когда и какую книгу он читал в последний раз. Не вспоминалось. В детстве ему нравился Джек Лондон, в отрочестве – Максим Горький, которого не так давно с уважением упоминал в Чечне Хачаев. А потом время книг закончилось. Наступило время газет. И хоть сам он пытался что-то писать, но и эти попытки как-то резко оборвались год назад, когда получил он работу в «Столичных новостях». Работа давно уже закончилась, но к письменному слову она отбила всякое желание. Зато научила писать и думать о чужой смерти легко и с уважением.
И снова вспомнился мертвый рыбак на днепровском льду. Рыбака он этого никогда раньше не знал, а потому и уважать его не мог. Зато его смерть он уважал. Его смерть была более достойна уважения, чем, возможно, его неприметная жизнь. Смерть была явно ярче его жизни. И друзья, должно быть, запомнят его не живого, обычного, пьющего, ругающегося с женой и хлопающего дверью, а красиво умершего. Может, даже позавидуют его смерти.
Виктор посмотрел на башенку Дома Профсоюзов, но вместо точного времени увидел приевшуюся уже рекламу «Адидас». Вздохнул. Повернул налево и зашагал по Прорезной вверх, надеясь найти хотя бы одно открытое кафе.