Законы Пустоши

Сахаров Сергей

– Кто еще кого... покарает...
– выдавил я.

Гризли опустил с размаху клешни.

Факел коснулся поверхности бензинового ручья.

Вы когда-нибудь бывали в литейном цеху? Гремящее железо, глухое дыхание огромной домны, текущий горячий металл в заготовках - и невыносимая, жуткая жара и духота. Вообразили? Теперь представьте, что вас макнули в этот самый металл с головой.

Сначала поднялось пламя, а затем сдетонировал оставшийся в цистерне газ. Горячая взрывная волна обожгла не хуже раскаленной стали. Мощный удар размазал меня по земле, придавив,

как огромный пресс, а последовавшая за ним волна пламени сожгла практически всю растительность на лице. Я успел только закрыть глаза руками; бородой пришлось пожертвовать.

Потом пришли боль и темнота, в которой огненными буквами всплыло системное сообщение:

Вы получаете 1121 урона.

Вы умираете.

Глава 13

– Ашот, кардиостимулятор ноль-четыре, два кубика, и ноль-двенадцать, полтора! Мы его теряем! Готовьте нейроимпульс!

Палата напоминала разбуженный улей. Носящаяся между приборами и капсулой доктор Лермонтова, как бешеная пчелиная королева, лихорадочно пыталась сообразить, как вытащить этого многообещающего калеку. Мониторы мигали, пищали, тревожно светились красным и вообще требовали всяческого внимания. Вместе с Лермонтовой носилось еще две медсестры, а Ашот дежурил у столика с медикаментами, у подключенного к капсуле аппарата введения ви-тоника.

Посреди хаоса незыблемой скальной вершиной торчала лысая голова доктора Клинского. Уже много было сказано слов по поводу самовольства Екатерины, еще больше - по поводу недопустимости экспериментальной деятельности в присутствии проверяющих заказчика. В конце концов, последнему не обязательно пока знать о том, что результаты были далеки от обнадеживающих.

Алексей Гринцев был для Клинского единственной соломинкой, возможностью доказать свои теории на практике. И теперь он умирал.

– Дайте внешний монитор!
– крикнула Лермонтова, проносясь мимо и задевая шефа полами развевающегося халата.
– Я хочу видеть, что творится в игре! Ашот, где стимуляторы?!

– Уже идут, - невозмутимо рапортовал санитар.
– Реакции пока нет. Импульс готов, ждем команды на разряд.

– Сама вижу, что нет, - раздраженно выдала доктор, продолжая колдовать над пультом.
– Твою мать, я надеялась, что хоть в этот раз обойдемся без леталки!

На одном из больших мониторов запустилась картинка. Полутемная пещера, море огня и покореженного железа. Крутящаяся камера показывает одетое в драные обожженные тряпки тело, зажатое горой дымящейся стали.

– Интересно, - задумчиво протянул Клинский, потирая подбородок.
– Он умер в игре, и его жизненные показатели в реальности стремительно рухнули. Мы с вами знали об односторонней связи - что умеешь в тут, лучше выполняешь в игре - но обратная? Это первый случай.

– Не может быть программной ошибкой?
– Лермонтова рубила слова резко, не отворачиваясь от мониторов, на которых тревожным красным мигали цифры и графики жизненных

процессов человека в капсуле.
– Какой-то баг, оставленная лазейка для чрезмерно усиленной обратной связи нейроинтерфейса?

– Сомнительно, - покачал головой Клинский.
– На двадцать миллионов человек был бы хоть один случай. До сих пор офис ничего не сообщил. От меня бы они скрывать не стали.

Лермонтова обернулась, скептически хмыкнула и бросила:

– То-то они тебе пять лет назад прямо выложили все планы.

– Екатерина, - обычно мягкий голос Клинского вдруг наполнился холодной сталью.
– Не сейчас. У нас пациент умирает, и у меня есть теория, что не от воздействия нашего лекарства.

Лермонтова вздохнула и отвернулась; длинные пальцы с кричащим красным маникюром снова забегали по клавишам голографической панели. Цифры на мониторе падали. Медленно, но верно.

– Дайте мне проекцию мозга в разрезе, - вдруг скомандовал Клинский.

Над полом на уровне глаз врача зависла спроецированная компьютером голограмма мозга, переливающаяся всеми оттенками голубого и синего. Клинский отложил планшет и хрустнул костяшками вытянутых перед собой в обратный замок пальцев.

– Убрать всю текущую активность. Оставить внешние токи и точки подключения.

Голограмма мигнула и превратилась в статично-синюю, прочерченную несколькими линиями импульсов - «вторженцы» нейроинтерфейса капсулы. Они сходились в одной точке недалеко от лобной доли.

– Отключить низкий вольтаж.

Две трети красных плетей нейронов мигнули и погасли. Осталась одна, толстая и жирная, проходящая через лобную долю прямо к таламусу в среднем мозге.

– Интересно... Замерить вольтаж на голограмме. Выделить и убрать импульсы естественных токов нейронов на этом промежутке.

Здесь компьютер задумался на целых десять секунд. Постепенно линия истончалась, стала почти прозрачной; только редкий красный пунктир намекал на то, что она вообще еще существовала. Клинский удовлетворенно хмыкнул.

– Коллеги, обратите внимание. Я отфильтровал все внешние сигналы, оставив лишь единственный с более высоким вольтажом, идущий в требуемые отделы мозга. Давайте посмотрим, где он начинается. Показать источник и возможное происхождение сигнала.

Голограмма вдруг мигнула и на секунду погасла. А когда появилась обратно, то вновь загоревшиеся красные плети нейронных связей сложились в причудливую вязь.

“УМНЫЙ ХОД, ДОКТОР”

Связи мигнули и переплелись в другую комбинацию.

“НО БЕСПОЛЕЗНЫЙ”

– ...все видят то, что я вижу?
– совершенно спокойно осведомился Клинский, протирая очки полой халата.
– Массовых галлюцинаций не случилось?

Со звоном разбилась, ударившись об пол, пробирка из рук одной из санитарок. Замерла с открытым ртом вторая. Лермонтова как была прикована к пульту, так и застряла с занесенной над клавиатурой рукой.

Из всех только Ашот почему-то не выказал ни малейшего признака удивления.

Голограмма же мигнула в третий раз, выдавая новое сообщение: