Законы Пустоши

Сахаров Сергей

– Дело наживное, я уверен. Ага, вот мы и на месте. Доктор Лермонтова, давайте начинать!

Меня доставили в какую-то палату побольше, оборудованную массой приборов, о назначении которых можно было только догадываться. Часть всего этого железа дублировало, по крайней мере внешне, штуки из моей палаты. Другие выглядели похожими на машины в отделении реанимации. Третьи выполняли совсем уж загадочную функцию. Посреди всего этого за небольшим пультом-кафедрой, как на мостике боевого корабля, стояла доктор Лермонтова.

Приветственно улыбнувшийся

Ашот под чутким присмотром двух эскулапов перегрузил меня с кресла на плоский стол, напоминавший операционный. Потом стол вдвинулся в стеклянный цилиндр; зажглись огни разноцветных светодиодов, замигали и забегали их разные комбинации. Снаружи приглушенно доносились голоса врачей. Стекло как будто гасило звуки.

От нечего делать я принялся исследовать внутреннюю поверхность цилиндра. Она была усеяна какими-то кружками, вписанными в квадраты и треугольники, и соединяющимися с другими такими же фигурами посредством прямых. Все вместе складывалось в подобие огромного чертежа, отдаленно напоминающего печатные платы компьютерного железа. Они вызывали какое-то смутное чувство тревоги, но понять, что это такое, не удавалось. Я попытался проследить глазами одну из линий, но уже на пятом переходе с фигуры на фигуру сам не заметил, как...

...начал падать в облака.

Падение казалось бесконечным. Кажется, я кричал, но сам себя не слышал; ветер в ушах мешал. Летел я с грацией булыжника, к которому приделали зачем-то руки и ноги, бесполезно трепыхающиеся по краям.

Потом появились звуки и запахи - свист ветра и аромат мокрых листьев после грозы. Лицо ощутило холодное дуновение. Куда-то - вниз, вероятно - протянулся состоящий из квадратов тоннель, похожий на компьютерную модель траектории приземления для самолетов.

Я вошел в тоннель и пробил собой облака.

Тот самый чертеж с внутренней поверхности капсулы огненными нитями горел выжженой, пустой земле. Я смотрел на все это с высоты птичьего полета, а символы и фигуры внизу тянулись в разные стороны на многие километры. Они были исполинскими, и освещали все вокруг оранжевым светом голодного пламени.

Потом падение замедлилось. Квадратный тоннель, через который я летел к столкновению с землей, начал плавно искривляться - и вместе с ним и моя тракетория пошла более полого. Я уже не мчался навстречу с твердой поверхностью согласно законам физики.

Я летел над ней.

Полет над морем огненных символов длился минуту. А может, вечность. Время для меня враз утратило ценность и смысл. Я даже не знал, сплю или бодрствую, и мог только пытаться разглядеть внизу отдельные пламенные фигуры.

Они складывались в какую-то замысловатую схему, словно каждая деталь была шестеренкой в большой и сложной машине. Самыми большими оказались квадраты. От них отходили линии к треугольникам поменьше. На линии были нанизаны окружности, и они, словно нитки бус, соединяли между собой все прочие фигуры. В отдалении, на горизонте, угадывались какие-то объемные фигуры - кубы, цилиндры, пирамиды. Я что, попал в рай безумного художника-кубиста?

И

когда я приблизился к этим новым фигурам достаточно, чтобы рассмотреть их подробнее, раздался голос. Я никогда его не слышал, но сразу узнал. Тот же самый, который стоял за огненными буквами на обратной стороне моих век.

– Привет. Я рад, что тебя привели сюда. У меня есть небольшой подарок. Или проклятие. Сам решишь.

Голос рассыпался мелодичным звоном сотен серебряных колокольчиков. Кажется, это был смех.

Я вздрогнул от неожиданности. Полет резко ускорился; если до этого я шел со скоростью дельтаплана, то теперь внезапно разогнался до порога сверхзвукового лайнера. Символы слились в один сплошной огненный ковер, пролетая подо мной в темноте.

На горизонте показалось что-то, отличающееся от всего виденного до сих пор. Это была группа символов - огромный круг, корящий не оранжевым, а синим пламенем. От него расходились в разные стороны уже знакомые «нитки бус»; язычки синего пламени сходились с оранжевыми и растворялись в них.

Я влетел в центр круга и остановился. Мир словно застыл на месте; даже пламя, казалось, замерло на середине своего яростного движения. Напротив из воздуха и огня соткалась фигура. Лица видно не было, только общие человекоподобные очертания и широкие рукава длинного балахона.

– Ты кто?
– выдал я, разглядывая пришельца.
– Я умер?

– Живее всех живых, насколько я могу видеть, - буднично отозвался огненный ангел.
– Ты сам взгляни. Просто подумай о том, что ты хочешь видеть свои жизненные показатели.

Знаете, что сложнее всего на свете? Не думать о том, о чем сказали не думать. Мне был подозрителен этот нензакомец, меня пугала обстановка, да и вообще кругом творился какой-то дикий геометрический сюр... но невозможно не думать о белой обезьяне, если вам сказали именно о ней ни в коем случае не вспоминать.

Естественно, в мозгу мелькнуло: «Жизненные показатели».

В воздухе возникло окошко. Самое обыкновенное, прозрачное. Именно из таких состояли холо-интерфейсы капсул и продвинутых терминалов. Несколько десятков показателей с простыми и понятными пиктограммами - от бьющегося красного сердца, очевидно обозначающего пульс, до давления, общего самочувствия и других менее понятных неспециалисту вещей. Словно почувствовав мое замешательство, окошко мигнуло - и выдало простую и понятную строчку.

Уровень здоровья: 20/100

Состояние: критическое

Я от неожиданности аж присел. Прямо на воздух. Не упал, не провалился, а так и остался парить, словно сидел в кресле, а не висел над землей на высоте небоскреба.

– Не очень-то и живой, судя по всему, - промямлил я, пытаясь отойти от шока.
– Я что, в «Пустоши» переиграл, и теперь глюки пришли?

– В любой игре есть доля пользы и доля шелухи, - ответил мой гость.
– Сам решай, какой из миров к чему относится. Жизнь-то все равно - просто игра на выживание с известным финалом. Разница только в набранных очках.