Законы улиц
Шрифт:
Фокин, натянуто улыбаясь, молча шел к машине. Начинается. Родители были уверены, что Фокин получает едва ли не миллионы в полиции, но почему-то не покупает квартиру, машину, не обзаводиться семьей и вообще не перевозит их к себе.
Затолкав сумки в багажник, Фокин помог матери открыть дверцу – у нее это никак не выходило. Отец бурдел:
– Не сломай ручку! Таня, зла не хватает!
По пути на квартиру Фокин спросил:
– Мам, как твое давление?
– Все так же, – вздохнула она. – Скорую
– Фига се. Может, тогда и не надо было?
– Конечно, зачем нам общаться? – буркнул отец. – Всего-навсего родители и сын. Помрем, ты даже не узнаешь.
– Ром! – одернула его мать. Отец возмутился:
– Что Ром? Что, не так?
Фокин натянуто и криво улыбался, крутя баранку. Ему хотелось курить больше, чем когда-либо.
Тем временем Аксенов отправился к Гулливеру. Опера смущало, что пообещавший позвонить через несколько дней осведомитель не подает никаких признаков активности. Когда он спустился в пивную, «Гулливер» был полон народу. Лакали пиво работяги с расположенной неподалеку стройки. Сдвинув несколько столиков, что-то отмечала компания полумаргинальной молодежи.
Когда стукач за прилавком заметил Аксенова, он напрягся и быстро кивнул ему на подсобку. Аксенов юркнул в дверь, успев бросить взгляд на посетителей – на него никто не смотрел.
Через минуту в подсобку зашел и Гулливер. Аксенов курил, пододвинув к себе приспособленный под пепельницу огрызок алюминиевой пивной банки.
– Ты обещал позвонить. И назвать имя человечка, который может достать стволы.
– Я говорил, что попробую, Саныч, – осторожно поправил Гулливер. – Не обещал.
– Что-то сорвалось?
– Вроде того.
Невооруженным взглядом было видно, что осведомитель нервничает и чего-то недоговаривает. Аксенов нахмурился.
– Гулливер, что за дела? Ты со мной играть захотел? Ты и твой шалман работаете, пока ты мне нужен. А нафига мне ты, если ты молчишь в тряпочку?
Гулливер сел рядом, стараясь не смотреть на Аксенова.
– Саныч, вы же знаете. Я стараюсь помогать всегда. Как только что-то узнаю, сразу звоню вам…
– Последний месяц я этого не ощущаю. Что случилось? У тебя проблемы или как?
– Саныч… Слухи ходят фиговые. Говорят, Жила этот, которого вы ищете… Говорят, они мочат всех.
– Кто говорит?
– Да все, Саныч, – не выдержал Гулливер. – Все, блин! Даже самый последний гопник в курсе. Я… никогда не отказывался. А сейчас я не могу. Только не так. Я жить хочу, понимаете? Хотите закрывать пивную – закрывайте. Я лучше подметалой в ЖЭУ пойду, но жить буду.
След оружия оборвался, не успев даже проклюнуться.
Аксенов промолчал в отчет. Крыть было нечем.
Фокин пропустил
– Вы чего туда понапихали? Антивещество?
– Соленья тебе, огурчики, салаты, которые ты любишь, – запричитала мать. – Гостинец на день рождения, мы же пропустили. Я тебе такой свитер купила у нас на рынке. Как увидела, сразу тебя в нем представила.
Отец, хмурясь, прошел в единственную жилую комнату однушки, которую снимал Фокин. Мебели здесь практически не было.
– Тебя обокрали или что?
– С мебелью дороже. А мне многого не надо. Кровать есть, шкаф есть. Зато до работы недалеко. А вы ляжете сегодня на надувном матраце, я на работе у мужиков одолжил…
– Твой дед в твоем возрасте уже дом построил и двух детей родил, – проворчал отец. – Сергей, тебе самому не стыдно? Тридцать лет уже, а все как студент-подросток!
– Рома!
– Что Рома? Что, не так?
– Убейте меня кто-нибудь, – простонал себе под нос Фокин.
Когда они разобрали все сумки, мать бросилась на кухню разогревать тефтели, которые сварила с утра. Разговор с родителями не клеился. Особенно после того, как мать завела любимую песню.
– Сереж, тебе от тети Любы привет. Говорит, я так по Сережке соскучилась! В гости тебя звала. У нее же 50 лет скоро. Говорит, так давно крестничка не видела!
– И не увидит, – буркнул Фокин.
– Сереж, сынок, нельзя же так. Что они тебе плохого сделали? Надо родниться. Это семья.
Тогда Фокин не выдержал.
– А что они хорошего мне сделали? Пока бабка была жива, твоя тетя Люба с вами на улице даже не здоровалась! Только бабке на ухо нашептывала, какая Танька сволочь неблагодарная.
– Кто старое помянет, тому глаз вон, – вставила мать. Фокина убивало, когда она говорила заученными с детства фразами.
– Зато как только бабка умерла, а твоя тетя Люба дом себе захапала – так сразу про сестру вспомнила. Давайте родниться! А где она раньше была? Она моя крестная, и что? Когда мне 10 стукнуло, или 15, или даже 18 – где была твоя тетя Люба? Вокруг бабушки вертелась, чтобы дом захапать. Как крысы в банке! И вот это с ними я должен общаться? Это – семья? В гробу я видел такую семью!
Мать вдруг всхлипнула.
– Почему ты на меня кричишь.
Фокин задержал дыхание, стараясь успокоить нервы. Не получалось. Тогда он просто встал и вышел из комнаты.
Аксенов вернулся домой уже вечером. Неожиданно для него, Ольга была в хорошем настроении. В настолько хорошем, что даже предложила ему пройтись по улицам и развеяться.
– Я сегодня со Светкой созванивалась, – поведала жена. Погруженный в мысли о Жиле Аксенов чуть не вздрогнул:
– С какой Светкой?