Законы войны

Мельник Владимир Анатольевич

Спросил у санитарки которая перевязывала очередного раненого, мол, где могу найти военкома. А та мне ответила, что это можно уточнить в канцелярии, которая располагалась на первом этаже. Пошел туда, где мне быстро дали ответ, посмотрев по записям – Мешкова отправили два дня назад в Анапу. Так вот ни с чем вернулся обратно.

Незаметно подошел Новый Год. 29-го числа американцам удалось прорвать первый эшелон обороны в районе Балаклавы, но благодаря нашей реактивной артиллерии и бойцам 23 мотострелковой дивизии ВС РФ удалось их отбросить на исходные рубежи. После этого американцы активных действий не предпринимали.

Дул промозглый ветер с моря. Вся наша военкоматовская братия собралась за накрытым теннисным столом в ЗПУ. Тем более, что народу осталось не так уж и много, как раньше. Говорят этот праздник – семейный,

но никто не пошел домой. У одних родные погибли, у других эвакуированы на Донбасс или в Россию, а некоторые не знали что с их семьями. Все скинулись продуктами, у кого что было, а я еще с бойцами поездил по городу по брошенным винным магазинам и к знакомым тыловикам, а заодно на винзавод, заехали за спиртным. Под бомбежками наш военкомат потерял 10 сотрудников, включая военкома. Все старались надеть что-нибудь домашнее, гражданское и нарядное. А так как у меня от гражданки ничего не осталось – решил просто постирать камуфляж. В парке Папанина бойцы срубили елку, и женщины, как только смогли, ее украсили. Пришлось даже с милицейским патрулем поругаться. Они хотели нас забрать, но мы пригрозили оружием. Не знаю чем бы закончилась эта перепалка, если бы я не достал «мерзавчик» спирта из набедренного кармана и не отдал. Сволочи же все-таки эти менты!

Часов в одиннадцать вечера при свете керосинок сели за стол. По радио прокрутили обращение Президентов Украины, России, Беларуси и куранты пробили двенадцать часов. Раздался гул канонады, послышались поблизости очереди из автоматов и пулеметов. Наша артиллерия не давала покоя врагу и нанесла массированный удар по ее позициям. А те, кто находился в городе, салютовали из личного оружия. Мы встали и провозгласили первый тост за победу в Новом году. Начали друг друга поздравлять. Потом сели и начали кушать, пить и болтать. Я сидел между кодировщиком рядовым Кисляевым и начальником аппаратной прапорщиком Синявским. Где-то через час мы вышли покурить. С наслаждением вытащил из пачки «Прилук» сигарету и, чиркнув зажигалкой, закурил. Специально держал эту пачку к Новому году. Сейчас с сигаретами туго в городе. Только благодаря старым связям удавалось доставать курево. Тут ко мне подошла Ямпринцева и отозвала в сторону. Она была в облегающих джинсах и зеленом свитере, но накинула камуфлированный бушлат.

– – Вова, у меня тут одно к тебе дело, – сказала она, не зная с чего начать, – м-м-м, ну, Новый год как-никак. В общем, я тут тебе подарок приготовила, на, держи.
– , и дала мне сверток, – главное, чтобы ты остался живой. А все остальное уже не важно.

– – Слушай, Оксана, в лесу, наверное, лесник сдох, – сказал в недоумении я, – ты мне подарок приготовила? Оксана, ты здорова?

– – Свешников, вот всегда ты все испортишь!, – сказала она, улыбаясь, – нет чтобы молча взять, поблагодарить – он еще и спрашивает! Скучный вы человек, товарищ прапорщик!

– – Почему? Могу сплясать!

– – Избавь! Я не об этом.

– – А как насчет песни?

– – Я не хочу это слушать!!!!!

– – Не, за подарок спасибо конечно, но чем я удостоен этой чести?

– – Слушай, Свешников, бери подарок и вали!

– – Ну, зачем так грубо – разойдемся красиво. – с этими словами я пошел в ЗПУ.

Посидел там и, взяв автомат, опять вышел на улицу, от нечего делать полез в заброшенный соседний дом. Хотелось побыть одному и отдохнуть от коллектива, который уже немного достал. После того взрыва бомы – кусок стены отвалился, но вещи, которые не успели растащить мародеры еще находились там. Неожиданно наткнулся на гитару, причем целую и со струнами. Блин, прямо рояль в кустах какой-то. Взял ее и вышел из дома. Направился в военкомат, но в ЗПУ не пошел. Холодновато на улице, но идти туда не хотелось. Поэтому взбежал на крыльцо, перележ через завал и сел на остаток кресла в бывшей дежурке. Положив автомат – занялся гитарой. Хоть на холоде не то, что играть или настраивать – даже выносить гитару нельзя. Потому что из-за смены температуры корпус деформируется и нарушается нормальное звукоизвлечение. Во как завернул! Кое-как настроив шестиструнку, начал вспоминать свою предармейскую бытность, когда играл в группе и выступал. И тут почему-то вспомнилась одна песня, которую написал в 18 лет. Начал замерзшими пальцами перебирать струны и напевать старый до боли заученный многими выступлениями и репетициями мотив, потом остановился, подул на пальцы,

да-а-а, давненько не брал гитару-то в руки, и продолжил:

Я залезу на крышу – так ближе до звезд, Посижу я в молчании при свете луны, Я буду рисовать твой портрет в уме, среди грёз, Я приехал, я вернулся живым с войны. Что ж вы делаете с нами, парни, – сказала мне ты, Что нам остается от вас – похоронки, кресты, «Становись!» – прозвучала команда, а я ведь солдат, Только крепче я прижал к спине автомат. Закрутились-завертелись колеса войны, Перемалывая жизни за свободу страны, Смерти я не боялся, но я ведь не знал, Что дом, где жила ты – существовать перестал. Я залезу на крышу – так ближе до звезд, Посижу я в молчании при свете луны, Я буду рисовать твой портрет в уме, среди грёз, Я приехал, я вернулся живым с войны.

Даже и не заметил, что в дежурке появились наши, и каждый стоял, задумавшись о чем-то своем. Причем понятное только ему. В том числе и Оксанка стояла, слушала. У каждого были любимые люди, что-то родное, которое сейчас недоступно. Когда исполнял песню, даже сам задумался. Ведь песню-то писал в мирное время, а сейчас, когда вокруг война – она воспринимается совершенно по-другому. Действительно, сейчас «колеса войны» сотнями, тысячами перемалывают человеческие судьбы и жизни. Хорошо бы, если просто судьбы премалывали, так хоть люди живые оставались. Хотя, это еще как посмотреть: иногда судьба так скрутит, что уж лучше бы умер человек, чем так мучаться. Ну, например, парню в восемнадцать лет оторвало руки и ноги. Вот он лежит, можно сказать, кусок мяса, страдает не только от фантомных болей, а еще и осознает свою неполноценность. И то, что он теперь не нужен никому кроме матери. Тут уж невольно задумаешься. В нашей жизни все относительно. А вот определиться с мерилом, по которому определять эту самую относительность уж очень трудно. А у каждого додика – своя методика измерения.

Когда закончил песню, некоторое время стояла тишина. Да, согласен, – текст глупейший, но когда ее только написал, считал, что это очень серьезное по смыслу произведение. Но никто не обратил внимание. Попросили сыграть еще что-нибудь. “Изобразил” песню, которая мне очень нравилась, автора не знаю, там всего два куплета.

Я вернусь домой после долгих зим, Я вернусь домой со тропы войны. Я пойду туда, где меня не ждут, Я забуду боль и растают сны. Ты прости меня, мой крохотный малыш, Без тебя не жизнь, без тебя не рай. Я забуду все и тебя малыш, Ты сгоришь в огне, как сгорает камыш.

Поиграл еще пару песен из репертуара группы «ДДТ» и вышел на улицу. Хоть это и было не в моем характере, но уже сам подошел к Ямпринцевой.

– – Оксана Александровна, ты ответь мне на один вопрос, – начал, было я, – чем я перед тобой виноват, что ты ко мне так относишься?

– – Слушай, Владимир Анатольевич, мы с тобой вроде все выяснили, что ты еще хочешь?!

– – Да так, ничего. Просто добрее надо быть.

– – К тебе что ли? Да тебе дай волю ты на голову залезешь.

– – Эх, Лександровна, не так страшен черт, как его малютка. Я понимаю, что не красавец, не богатый.

– – Не в лице или деньгах дело.

– – А в чем? Что я тебе такого сделал, что ты все время на меня наезжаешь?

– – Не знаю, просто как ты ко мне, так и я к тебе.

– – А как я к тебе отношусь?

– – Ну не знаю. Во всяком случае, не так, как бы мне хотелось.

– – Не так как бы тебе хотелось? А ты сама-то хоть знаешь, как бы тебе хотелось? А давай попробуем вот так…