Закройте глаза Истине
Шрифт:
Ходит за плугом, стоит за плечами
Каменотесцев, ткачей.
Армии водит не голод, а жажда наживы. Хотя и жажда – это тоже вид голода, но не за куском хлеба. Все работают на какую-то наднациональную и надгосударственную силу. Священники и прочие служители работают на своих богов. А все вместе на высшего Бога, который все это создал и раздал в управление Христу, Мохаммеду, Будде. Также и высший царь разделил человеческое стадо на отары и дал каждой своего князя. Над несколькими отарами он поставил царя. Стали цари заниматься захватом
Не исключено, что и они работают по какой-то Высшей инструкции, где прописано все: в какой год и какой час от начала эксперимента нужно включить ветроустановку или открыть водопроводный кран, чтобы низшие существа поверили в то, что разверзлись «хляби небесные».
Можно, конечно, сопротивляться высшим силам, но всем известно, что крепкие деревья сила выворачивает с корнем и они погибают. А деревья, сгибающиеся от ветра и плачущие влагой, живут вечно и ничего с ними не делается. Так и человек, научившийся приспосабливать стихию под себя, становится сильнее и, в конце концов, может стать равным Высшим существам, и таких очень много. Они все карабкаются к вершине, кусая зубами тех, кто забрался выше их и, спихивая вниз тех, кто слабее или, кто просто ослабил хватку.
Умные лезут вверх командой, укрепляя свои ряды. Но тот, кто и в своей команде начинает разборки при движении к вершине, всегда падает вниз.
Глава 38
– Пошли, – послушно сказал я.
Когда в детстве я занимался борьбой, мой тренер говорил мне:
– Когда тебя будут толкать в какую-то сторону, поддавайся и тащи за собой противника, используй его силу. Улови момент, когда он от своей силы начнет терять равновесие, тогда и бросай его через себя. Всегда приятно посмотреть, как сверкают на солнце его пятки.
Я был поставлен в положение человека, которому не из чего выбирать. Хотя, объективно, у меня был выбор. Плюнуть на все и встать на сторону Натальи. Организованная преступность, хотя и противозаконна, но соблюдает свои законы, чего нельзя сказать о государстве и о соблюдении им законных законов.
Можно стать на сторону Николая Ивановича, поддержать, так сказать, «родную» милицию. Но любое касательство к органам внутренних дел, по моему понятию, приведет к тому, что на тебя повесят нераскрытое дело. Притом так убедительно кулаками «убедят» в том, что это преступление совершил ты, что поневоле начнешь задумываться о том, что как было бы хорошо, если бы на страже порядка стояли братки с татуировками, а не братки с кокардами. Как бы мне не хотелось, чтобы все сказанное мною, оказалось правдой, но когда люди кричат о правонарушениях правоохранителей, а их руководство даже бровью не моргнет, то поневоле станешь задумываться об альтернативных органах внутренних дел и вообще об альтернативном руководстве нашей страной.
Органы госбезопасности подчинены тому же руководству, что и органы внутренних дел, а посему между ними можно ставить знак равенства с уголочком в ту или иную сторону (больше или равно, меньше или равно), но в органах безопасности не начинают следствие с удара табуреткой по голове. Хотя и у органов госбезопасности физиономия в пушку. Если составить мировой рейтинг результатов репрессивной деятельности органов безопасности в двадцатом
С мыслями, – хрен редьки не слаще, – я покорно последовал за Катериной.
Перед выходом моя спутница ловко разбросала на составные части пистолеты своих конкурентов, а патроны забрала себе.
– Я тебя очень попрошу, – сказала она, – не делай глупости. От меня еще никто не уходил.
– А ты сказку про Колобок читала? – спросил я, улыбнувшись.
– Про какого еще Колобка? – удивилась женщина.
– Ну, про того, что по сусекам поскребен, по амбарам подметен, – начал я рассказывать сказку.
– Не забивай мою голову ерундой, – резко сказала Катерина и мы вышли из подъезда на улицу.
У подъезда стояли два крутых внедорожника черного цвета и такой же черный длиннющий лимузин. На одном из внедорожников были синие с белой каемкой номера.
– Мой с простыми номерами, – подумал я и не ошибся.
– Меня посадили на заднее сиденье рядом с представительным мужчиной в пальто цвета молочного кофе и такой же мягкой шляпе. Катерина села на переднее место.
– Здравствуйте, коллега, – сказал мне мужчина, – давно хотел познакомиться с вами. Вы не будете против, если мы сейчас проедем в мой институт, и я покажу вам условия вашей будущей работы?
– У меня такое ощущение, что мое заявление о приеме на работу уже лежит в вашем кармане, – попытался я шуткой успокоить себя.
– А вы шутник, – поддержал мою шутку мужчину, – мы тоже работаем с шутками и с прибаутками, но стараемся, чтобы о результатах нашей работы знали немногие. И только те, кому это положено.
Никак я не мог поверить в то, что в нашем региональном центре, удаленном на тысячи километров от столицы, может быть какой-то секретный научный центр, работающий над проблемами, если не отвергаемыми чистой наукой, то не особенно признаваемые ею. То есть, все необъяснимое должно передаваться в этот научный центр, чтобы найти научное объяснение и возможную область применения полученных знаний.
– Интересно, – думал я, – если бы у нас внедрялось все, что придумывают наши Кулибины и что достает наша разведка, то наша страна давно превзошла бы хваленую Японию по всяким штучкам-дрючкам, а ее валовой национальный продукт был бы равен продукту всей Европы. А здесь что-то связано с укреплением царственной власти и организацией им вечной жизни.
Внедорожник, в котором мы ехали, двигался ровно, и его не подбрасывало на неровностях дороги. Какая-то тавтология получается. По неровным дорогам ровно ездят только танки с мягкими подвесками и то на большой скорости. Один каток проваливается в яму, другие катки едут по ровному месту, и ямы вроде бы и нет. Похоже, что и наш «джип» был таким же танком, который вряд ли можно прострелить из крупнокалиберного пулемета.
Мы проехали на аэродром постоянно недостроенного международного аэропорта, на котором молодежь устраивает автомобильные гонки, и подъехали к четырехместному самолету «Сессна», стоявшему в дальнем конце взлетно-посадочной полосы.
– Все-то у нас не наше, – подумал я, – ничего своего нет, даже «Столичная» водка уже не наша, как это у поэта,
Мы летаем в чужих самолетах,
На дорогах чужие авто,
Мы крутились в таких переплетах,