Закрученный
Шрифт:
— Ты теперь меня ненавидишь? Поэтому не разговариваешь со мной и не хочешь говорить правду? Может, мне опять уйти от тебя? — как только Мэри Энн осознала, что только что ляпнула, она захотела забрать свои слова назад. Что если он ответит «да» без колебаний?
Устало он потер ладонью лицо.
— Я тебя не ненавижу.
И ни слова про все остальное, отметила она.
— Ты обижен на меня? Поэтому даже не смотришь? Почему ты отказываешься со мной разговаривать? Почему ты готов утешить Викторию, но не меня?
Одна из его
— Тебя нужно утешить?
Еще одна пометка: это не было предложением.
Она причинила ему боль. Разрушила его жизнь. И ей нечем было это компенсировать. Она это понимала. Но от этого не переставала его любить. И желать, чтобы все сложилось иначе.
— Нет, — солгала она. — Не нужно меня утешать.
Она хотела положить голову на его плечо, на его сильное-пресильное плечо, прямо как это сделала Виктория.
— Твой ответ изменится уже через несколько секунд, — раздался мужской голос. Она знала этот голос. Такер.
Райли развернулся, но демона нигде не было видно.
Не успела она испугаться, как сильная рука обернулась вокруг ее талии, а вторая схватила за шею. Холодное лезвие прижалось к ее вене.
— Райли, — выдохнула она.
Он смотрел ей через плечо, сощурившись.
— Отпусти ее.
— Надо поговорить, — заявил Такер. — Нам всем. Желательно живыми, но это мы еще обсудим.
Глава 28
«Есть что-нибудь?»
— Нет.
«Ну так посмотри еще».
— Я уже восемь раз посмотрел.
«Посмотри еще».
— Сколько раз ты это уже сказал, Джулиан?
«А ты не считай, ты смотри. Еще раз».
Эйден стиснул зубы. Несколько секунд назад он уже слез с унитаза на пол. Откинув голову назад на холодный край фарфоровой ванны, он смотрел в потолок. Безнадежность поглощала его, но он вновь принялся просматривать бумаги, которые взял с собой.
Вдруг его уши уловили… нечто — возможно, шорох одежды, — а потом все затихло.
«Не эти. Только не эти. У меня от них мурашки по коже».
Как больничная палата. Это уже было хоть что-то. На корешке книги, которую он держал, было написано: «Темные искусства всех времен».
«Покажи мне опять те фотки».
«Да мы их уже наизусть знаем», — пожаловался Калеб.
Элайджа, как и обещал, держал свой невидимый рот на замке.
Эйден вновь услышал шорох одежды за дверью ванной, отбросив книгу и взяв в руки фотографии. Перебирая их, он видел двух мальчиков-погодок, так похожих друг на друга, что можно было бы принять их за близнецов. Но чем старше они становились, тем больше проявлялась разница: Роберт взрослел быстрее Дэниела. И чем старше они становились,
И этого человека Тоня любила так беззаветно, что не отошла от его смерти даже спустя семнадцать лет? Это казалось одержимостью. Странной одержимостью.
«Вон ту, вон ту», — повторял Джулиан.
Эйден замер. Следующая фотография была не с братьями, а с самой Тоней. Моложе, симпатичнее, волосы светлее. Сидела в тени дерева, глядя в даль, пока розовые лепестки плавно опускались на нее.
— А что с ней?
«Я пропускал ее каждый раз, потому что на ней женщина. Но чем больше я на нее смотрю, тем больше мне кажется, что я был… там».
— Может, ты сделал это фото.
«Тогда я должен быть Дэниелом, да? С чего бы ей проводить время с братом мужа».
«Если только Роберт не был тоже в нее влюблен, — сказал Элайджа. — Стоп. Не обращайте внимания. Я не собирался говорить этого вслух».
Услышав его голос, Эйден подскочил.
«Я не лысел!» — настаивал Джулиан.
«Мне кажется, так рано или поздно говорит каждый лысеющий мужчина», — заметил Калеб.
— Так, хорошо. Мы снова работаем как команда. Это здорово. Давайте продолжать в том же духе.
«Давайте вернемся в прошлое, как предложила Мэри Энн. В тот момент, когда была сделана эта фотография, — Джулиан чуть ли не потирал ладони в предвкушении. — Я докажу вам, что у меня были волосы. Эйден откроет глаза и окажется в теле Дэниела. С волосами. Я уже это говорил?».
Глубокий вдох, держаться, держаться.
— Ты уже забыл, сколько раз мы просыпались с новыми приемными родителями? Каждые следующие хуже предыдущих. Или как мы проснулись в психушке, из которой нас выпустили? Или, последний раз, с новым доктором, приставленным к нам. Доктором, который был не человеком, а замаскировавшимся фейри, который пытался нас убить?
«Нет, но…»
— Никаких «но». Я отказал всем, теперь отказываю тебе, — хотя его не особо радовало настоящее, он не хотел, чтобы стало еще хуже. — Нет, нет и еще тысячу раз нет. Закрыли тему. Кто сделал фотографию не имеет значения.
«Ты не можешь этого знать».
— Ты умер в декабре. А фото явно сделано весной. И мы оба знаем: чтобы это сработало, тебе нужно только вспомнить день своей смерти.
Разочарованный стон. «Ну не помню я. Надо что-то делать. Как-то пытаться».