Закулисная хроника. 1856 — 1894
Шрифт:
— Нет, такие условия невозможны!
— А вы думаете, что ваши возможны? Прощайте!
Так и не состоялись его гастроли в артистическом кружке.
По возвращении из Парижа, где Милославский подвизался в русской труппе, вывезенной из России Т., Николай Карлович рассказывал:
— Ужасные были дела. Актеры и в особенности актрисы чувствовали себя очень нехорошо. Полнейшая безденежность действовала на всех удручающим образом, хотя, впрочем, про себя я этого сказать не могу. Мне было довольно весело и жил я очень недурно, благодаря уменью заводить хорошие знакомства… Актеры и сам г. Т. выдумали ставить «Русскую свадьбу», но она парижан не интересовала. Так ни с чем и уехали на родину, а все потому, что не слушали меня. Я советовал
Как-то в Харькове Милославский вместе с Виноградовым играл «Свадьбу Кречинского». Первый считал своею лучшею ролью — роль Кречинского, второй имел большой успех в роли Расплюева. Виноградов, будучи по природе комиком-буфф, имел склонность к фарсу и часто, ради пущего комизма, уснащал пьесы собственным остроумием и переиначивал слова автора. На этот раз он тоже не воздержался и в последнем акте на репетиции сказал свой монолог так:
— Я, исполнивши ваше поручение, завернул в Троицкий. Сел, подперся на диване в говорю: «давай ухи, расстегаев, поросенка… говорю два…»
Но тут его перебил Николай Карлович:
— Зачем вы говорите: «два поросенка». Этого в пьесе нет…
— Пожалуйста, не учите! — обиделся Виноградов. — Я знаю, как нужно мне говорить! Я всегда так эту роль играю…
— Ах, вы всегда так играете? Превосходно! Продолжайте…
Виноградов повторил:
— … Сел, подперся на диване и говорю: «давай ухи, расстегаев, поросенка… говорю… два…»
Милославский на это отвечает ему в тон:
— Какая же ты свинья, Расплюев! Все-то ты врешь! Не мог ты спросить двух поросят потому что в пьесе всего один.
— Позвольте-с?! — накинулся на него Виноградов. — Зачем вы это прибавляете?
— Затем же, вероятно, зачем и вы.
— Но ведь этого в вашей роли нет?
— Пожалуйста, не учите! Я знаю, как нужно мне говорить! Я всегда так эту роль играю…
— С какой стати вы передразниваете меня? Это нехорошо.
— Точно так же, как несправедливо то, что вы позволяете себе «врать», а на меня за это же претендуете… Лучше всего давайте-ка говорить, что у автора, в противном случае мы будем играть комедию не Сухово-Кобылина, а Милославского и Виноградова.
В конце концов последний согласился отрешиться от фарса в этой пьесе и играл без всяких прибавлений. Это было не похоже на Милославского, однако он выдержал менторскую роль и не допустил в любимой пьесе никаких изменений.
Милославского я знал с малолетства. Еще во времена директорства моего отца в калужском театре, Николай Карлович актерствовал и занимал видное положение в калужской труппе, имевшей таких видных и известных покровителей, как супругу губернатора А. О. Смирнову, уважаемую первейшими литераторами за свою образованность и выдающийся ум. Милославский был большим приятелем моего отца и почти проживал у нас в доме. Тогда я был совершенным ребенком и воспоминаний о нем в ту пору его жизни никаких не сохранил, хотя и в то раннее время он уже заявлял себя «ловким», «изворотливым», и «умелым».
Завязались же наши товарищеские с ним отношения, разумеется, гораздо позже, когда уже я был артистом императорских театров. Мне приходилось встречаться с ним неоднократно и в большинстве случаев в Москве или же изредка в Петербурге. Это был образованный, воспитанный, остроумный и в высшей степени изящный человек. Он обладал замечательною способностью располагать всех в свою пользу и делать из своих «добрых» знакомых все, что было ему угодно. Несмотря ни на какие о нем рассказы, в которых он выставлялся обыкновенно антипатичным, беспардонным, безобразным, его все продолжали любить и искать с ним дружбы. В этом отношении он был необычайным счастливцем. При своем выдающемся сценическом даровании он не смог сделать себе карьеры, но в этом виновата исключительно молва, компрометировавшая, часто даже заслуженно, вечно шаловливого Николая Карловича.
В
Он принял меня очень радушно, подробно знакомил меня с положением его театральных дел и, кажется, искренно признавался, что «игривость» его натуры много повредила ему в достижении обеспеченной старости.
— Как и где я окончу свое существование, и представить себе не могу. Что значит моя долгая закулисная деятельность в провинции? Ничего. Столичному актеру после смерти хотя итог подводят, а нашему брату так в безвестности пропадать и придется. Вы не можете понять этого мучительного чувства. Что может быть ужаснее забвения для человека, пользовавшегося когда-то успехом, обращавшего на себя внимание толпы, слышавшего по своему адресу громы аплодисментов, царившего в мире искусства и сознававшего в себе силу и мощь, которые заставляли народ преклоняться пред твоим талантом и завидовать твоему дарованию… Я не хочу дожить до старости, не хочу жить воспоминаниями и терзаться в бесплодных поползновениях восстановить в памяти современников свое имя. Это будет похоже на нищенство, на нахальное требование подаяния…
Вообще в Одессе Милославский был настроен пессимистически. Было слишком заметно, что он начинал стареть в то время, когда еще хотелось нового притока жизни, освежения сил для выполнения каких-то больших заветных проектов. Бодрость его начинала покидать, но он старался казаться все еще крепким, энергичным, неустанным. В его боязни забвения сказался целиком провинциальный актер. Эти слова объективны, они принадлежат не одному Николаю Карловичу: их говорят все. Каждый стареющийся актер поглощен именно такими мыслями…
LI
В Тифлис на гастроли. — Отъезд из Петербурга с Н. И. Арди. — Харьков. — В. И. Виноградов. — Виноградов в домашней обстановке. — Анекдоты про него. — «Ловля мазуриков». — Отъезд. — Азовское море. — Морская болезнь. — Город Поти. — Отъезд в Тифлис.
В 1873 году режиссер Александринского театра A. А. Яблочкин пригласил меня и сослуживца моего, Василия Ивановича Виноградова, гастролировать в Тифлисский театр, который в летние месяцы находился под его режиссерским управлением. Мы охотно согласились на эту далекую и интересную прогулку и свое путешествие решили предпринять в раннем периоде лета, для того чтобы удобнее было ехать на пароходе. Дорогу водою мы выбрали исключительно ради удовольствия взглянуть на море и иметь о нем понятие. До того же ни я, ни Виноградов никогда на море не бывали и, конечно, не испытывали тех ощущений, о которых обыкновенно так много говорят и в которые неопытные люди не верят впредь до того, пока сами в море не побывают и, по русской поговорке, «усердно не помолятся Богу».
Тотчас же с наступлением теплой погоды я стал сбираться в отъезд. Мой путь лежал через Харьков, куда я должен был заехать за Виноградовым, отправившимся туда ранее меня, так как у него был там собственный дом, и ему нужно было сделать какие-то распоряжения. Быть моим попутчиком до Харькова вызвался Николай Иванович Арди, отправлявшийся на побывку куда-то в родные степи. Всегда веселый, симпатичный и приветливый, все время нашего путешествия до Украины он провел в беспрерывных шутках и так быстро умел ориентироваться в среде пестрого элемента пассажиров, наполнявших наш вагон, что к концу дороги со всеми перезнакомился и восстановил такую общность, как будто все присутствующие были давнишние приятели. Арди был душою общества и энергично поддерживал веселый характер разговора. Когда, подъезжая к Москве, наши новые знакомые стали прощаться, то один, по-видимому, купец, с добродушной улыбкой подошел к Арди и, ласково потрепав его по плечу, не без поползновения на любезность произнес: