Зал ожидания: две с половиной повести в карантине
Шрифт:
– А что, у вас во Франции, – решил он поддержать разговор, – должностным лицам тоже полагаются персональные машины или там все на своих ездят?
– Никогда не задавалась этим вопросом, – сказала она и добавила с легкой иронией, которую водитель не должен был заметить: – Но если бы у нас должностное лицо, как вы выразились, послало казенную машину за дочерью, прилетевшей в гости, и это узнали бы в газетах, был бы страшный скандал…
Иронию он заметил, но виду не подал, только буркнул, обгоняя фуру с прицепом:
– Ну куда ты лезешь, б… Извините.
– Ничего страшного, я тоже за рулем иногда матерюсь…
– Так у нас, выходит, лучше, – отметил он с удовлетворением. – Это я про персоналки. А у вас формализм, в Европе.
– Вы бывали во Франции?
– Нет, – соврал он, хотя лет шесть назад, когда на это еще так не смотрели, бывшая жена таскала его с туристической группой в Париж. – Все равно лучше Крыма ничего нет…
На том и замолчали: про Крым мадам Фийон заводиться не стала, хотя он заметил в зеркальце, что хотела, да прикусила язык.
«У нас – у вас… – думала она, глядя в окно, благо они свернули с грязной окружной на лесное шоссе, и там, слева за лесом, в сгущавшихся сумерках иногда даже мелькала как будто светлая полоска залива. – А ведь это родина… Или, кажется, как их учили в школе, надо с большой буквы: “Родина”… Бедный папа!» Она ему не позвонила в две тысячи четырнадцатом, когда они в этом своем суде с такой легкостью проглотили Крым, хотя все в газете спрашивали у нее, словно это она сделала: «Как же так?» А теперь они просто смеются… «Они?..»
– Таких заборов я не видела нигде в мире, – сказала Наташа, когда они подъехали к воротам. – А я была, в общем, довольно много где…
– А чё, это безопасность…
Охранник в неопределенно-военной форме попросил документы, но скорее чтобы ее рассмотреть: ему тоже было любопытно. Паспорт, который она достала из сумочки, был самый обыкновенный, российский. Внушительная створка зеленых ворот убралась вбок, и они въехали. Внутри было похоже на военную базу в Германии, где ей однажды довелось побывать. Под соснами, неожиданными в этой плоской местности, на расстоянии друг от друга располагались одинаковые дома, в некоторых окнах уже горел свет, но на дорожках было пусто. Попался человек с собакой, которая раскорячилась, собираясь сделать свои дела на газоне. Ехали чинно, почти как велел знак «5 км/ч».
– Это что, дачи?
– Считается, как бы да, – отвечал водитель с ноткой хозяйской гордости в голосе. – Но живут все в основном круглогодично, отсюда и возим в суд. Эти для аппарата, по одному коттеджу на две семьи, а дальше там судьи…
Вдали мелькнули меж стволов какие-то остекленные терема, но они уже свернули на боковую дорожку и остановились у крайнего к зеленому забору дома. Перед домом тоже был забор, но из сетки и не такой высокий – примерно по грудь. Пока водитель звонил, Наташа вышла из машины: пахло мокрой хвоей и морем.
Замок калитки щелкнул, водитель достал из багажника чемодан, а из дома вышел долговязый парень и пошел к ним. По фигуре ему можно было дать не пятнадцать, а все двадцать лет, но лицо было еще детское, и на нем была улыбка, хотя и немного искусственная. В России люди улыбаются редко…
– Привет, братишка, ужасна рада тебя наконец увидеть, – сказала мадам, делая шаг навстречу, но он нырнул мимо и взялся за ручку чемодана, а улыбка осталась как приклеенная, «американская».
– Здравствуйте… Я отнесу ваш чемодан.
2
Добро пожаловать! Мы живем скромно. Рады вас видеть (англ.).
– А чего не по-французски? – спросила она. – Все равно же лазил в интернет.
– Была такая идея, – признался он честно. – Но победила лень – я бы сам не прочел: там над буквами крючочки какие-то…
На верхней ступеньке он чуть задержался, переводя дыхание не от тяжести чемодана, а больше от затруднительности объяснения, – кроме его дыхания да еще поскрипывания в верхушках сосен, других звуков не было слышно.
– А где же тут море?
– А тут, недалеко, – ответил он, махнув в сторону забора, за которым, кроме верхушек деревьев, ничего не было видно. – Только каждый раз приходится делать крюк через проходную, иначе никак. Но там сейчас все равно делать нечего, пошли в дом.
Они прошли в большую гостиную со столом, диванами и камином, у которого лежало – и видимо, уже давно – с пяток аккуратных поленьев. Кроме террасной, две двери вели, вероятно, еще в какие-то комнаты, одна была отворена в кухню, а лестница посредине винтом уходила на второй этаж и вниз, в подвал. Все было очень аккуратно и чисто, но чуть казенно, словно обитатели боялись лишний раз схватиться за полированное руками.
– О, слоники! – обрадовалась Наташа, заметив их издали на серванте с посудой.
– Да, это от дедушки, но это не самое интересное у нас. А хочешь, я тебе пока дом покажу? – спросил Антон, неожиданно и теперь уже раньше времени переходя на «ты». – Внизу есть тренажеры. Или могу даже сауну включить…
Тут он сообразил, что это предложение могло быть воспринято двусмысленно, и смутился так, что показалось – сейчас убежит.
– Я в этих слоников любила играть в детстве, – сказала Наташа, сделав вид, что ничего не заметила. – Тогда они стояли на полке над диваном, и дедушка разрешал их аккуратно оттуда снимать, они у меня ходили по квартире друг за другом из комнаты в комнату. У них даже были имена, вот этот, первый и самый большой, был Элефантус, а последний просто Федя. Наверное, это я взяла из мультика про Простоквашино, ты же его смотрел? А Элефантуса – это дедушка придумал, они на юридическом факультете учили латинские поговорки, он же его заканчивал после войны.
– Я знаю, что он был юристом и у него на правой руке не было двух пальцев от взрыва мины, но я его не застал. Вы можете взять слоников в руки, я бы вам их вообще подарил, раз вам они так дороги, но не знаю, как предки.
«Славный вроде бы у меня получился братишка, – думала она, вертя в руках Федю и ставя его на место. – Чуть нагловатый, но это от застенчивости. Только уж очень загорелый для этого времени года, все-таки не Средиземноморье. На кого же он так похож?..»
– Антон, давай-ка все-таки на «ты», я твоя сестра.