Зал ожидания
Шрифт:
– Простите, сэр. Это путь для одного.
Ворон расправил крылья и бесшумно поднялся в воздух, его крылатая тень заскользила по выжженным камням.
– Кстати, сэр, – ворон был уже высоко, и Малёк слышал его голос, размноженный старательным эхо. – Что же это всё-таки за буква?
– «М», – это был шёпот, не шёпот даже, а слегка подзвученный выдох. – «М»! Слышишь?
– Так точно, сэр.
Наталья Калинникова
Трамонтана
–
– Да хостел в центре, безымянный. Что у вас, кстати, центром считается?
– Смотря где…
– Сказали, там в двух шагах – Городок чекистов.
– Ого! Не страшно будет ночью гулять? Там так, мрачненько…
– Да некогда особо гулять. Завтра уезжаю.
– А что, другого хостела не нашлось?
– Очень хотелось посмотреть.
– Да, памятник конструктивизма! Эта тема у нас распиарена…
Они сидели на свежевыкрашенной скамейке перед крафтовым баром, третьем или четвёртом по счёту. Обстановка внутри минималистичная, часть публики вытекла наружу. Бармены, все как один в фартуках, длиннобородые, с растатуированными «рукавами», разливали разноцветные настойки по пробиркам, утрамбовывали в фирменные картонки, отдавали «на вынос».
– Тут как в Москве…
– Вот спасибо! Я ей уже пол-Ёбурга показала, а ей лишь бы «как»!
Утром они прошлись от улицы Куйбышева до шумной, но уютной Плотинки с фонтанами, возле которых хороводили самокатчики. Фотографировались на цветочных берегах Исети, на новом променаде с качелями, клавиатурой и развесистыми деревьями. В чём была особая прелесть местечка: все эти ивы и тополя росли тут десятилетиями, но их так правильно подстригли, что они помолодели. А лавочки совсем новые, на них сонные мамочки покачивают своих новых людей.
– Конкретно это место – как в Москве. А так, конечно, совсем другой город!
Днём успели везде: посмотрели и Центр современного искусства, и Невьянскую икону, и музей старика Букашкина. Залезли на последний этаж «Высоцкого», чтобы выпить кофе с шикарным видом на Уральские горы, но гор как таковых не разглядели. Потом полежали на травке в саду Вайнера, и Оля сказала: «Надо же, никто не гоняет!», а Вера даже не поняла, о чём она. Когда пошли в Литературный квартал, уже не было сил в ногах и места на телефоне, чтобы рассматривать, впитывать, фиксировать все эти граффити, наличники, дворики и чудаковатых их обитателей. Но так хотелось!
– Слушай, а чего вообще приехала? Так и не сказала.
С Верой они познакомились онлайн – пару лет назад работали в одной проектной команде над детским фестивалем. Оля тогда не знала, что Вера живёт в Екатеринбурге. Ей казалось, что все коллеги – такие же диджитал-номады, как и она сама. Сегодня в Москве, завтра в Питере, да хоть в Воронеже… Был бы кто знакомый, чтобы разделить впечатления. Но сейчас Оля не знала, что ответить. Популярность тесного бара делала пространство всё уже и громче; люди хлопали дверями, делились самокрутками, кашляли, спорили, где вкуснее шаурма, откровенничали… Волны чужих житейских вопросов размывали смысл сказанного на задымлённой скамейке.
– Говоришь, Городок этот… С чего бы там страшно гулять?
–
– Ну, они же там жили, не работали.
– А может, работу на дом брали?
– Ахахах. Меня таким не испугаешь. Это прошлое. Бояться надо настоящего, или будущего – если ты совсем контролёр…
Оля хотела продолжить сентенцию, но пока допивала последнюю пробирку (перламутрово-вишнёвую, самую крепкую), возле входа в бар нарисовался бородатый мужичок лет пятидесяти. Одет он был как ЧОПовец, который позаимствовал гардероб у лесника. Нелепая многослойность маскировала и тщедушную фигуру, и ветхость вещей. Мужчина встал в сторонке, зыркая лохматым взглядом по разгорячённой пятничной публике.
– Во – типичный житель Городка!
– Да ладно тебе! Просто ждёт, когда бычок пожирнее бросят. Подберёт да уйдёт.
– У вас в Москве так делают, да?
– Ну а чего ему тут надо?
Конопатое лицо Веры мгновенно стало серьёзнее (Оле сразу вспомнились её рассказы про студенческий театр).
– Да кто угодно может быть! Хоть сам Данила-Мастер! Пообтрепался под горой-то, выполз к людям… Но через порог ему не перейти – сам считай уже нежить. А может, дух лесной. Видишь, щёки какие зелёные?
– Вот у тебя фантазия! Никаких настоек не надо…
– Хе-хе. Краевед из меня, конечно, тот ещё. Но почему бы нет? Ты в курсе, что этот город – он тройной? Бывают города-двойники, а у нашего – тройственная природа! Три – число волшебное!
«Лесник» присел на корточки, прислонился к стене и как будто задремал. Пряный тёплый воздух и убаюкивал, и тревожил. Людские голоса то посвистывали одинокими змейками, то взрывались хохочущим хором…
– Тройственная – значит: Урал, Свердловск, Екатеринбург. Едины в пространстве и времени. Те места модные, комфортно-интеллигентные, по которым сегодня прошвырнулись, – это Ёбург. Творческая атмосфера, милая, местами хипстерская. А Городок твой – часть Свердловска. Жёсткий промышленный город, тяжёлый заводской труд и рокерские концерты… Но эти двое – они хотя бы соседи. А вот Урал… Вообще не пелевинская Условная Река Абсолютной Любви ни разу!
Оля слушала Веру ускользающим вниманием и думала, что уже знает всё, про что та говорит. Скорее всего, из журнальной статьи – привыкла читать про города, в которые отправлялась впервые. А может, это всегда было с ней. Она могла тут родиться и вырасти – если бы бабушка осталась… Тогда она поменялась бы с Верой местами. Знала бы каждый поворот в анфиладе дворов, где Покрас Лампас разрисовал арку. Помнила бы, как ротонда в Харитоновском саду выглядит и весной, и зимой, и осенью. Но «быдыкабы» семейной истории невозможно объяснить даже самой себе. И всё же именно за этим, наверное, она сюда и приехала. Да, за этим, но Вере не объяснить. Вера обидится, узнав, что её настоящая цель не поздороваться с городом, а попрощаться.
Дохнуло сквозняком; Оля достала летнее пальто из рюкзака. Змеящаяся очередь потянулась внутрь бара – возвращать посуду. «Лесник», улучив момент, выхватил пару пробирок у лохматого парня, угощавшего друзей, и испарился в стремительно темнеющем переулке. Девушки переглянулись и стали собираться.
Конец ознакомительного фрагмента.