Заледеневший

Тейбор Джеймс М.

— Итак, сегодня двадцать девятое июля. Я пробыла здесь уже почти полсрока. Какие главные новости? Новостей немного. Если, конечно, не считать новостями вечеринки. Я никогда раньше не видела столько пьяных и обкуренных людей. Они, разумеется, в основном курят марихуану, но не только. Вы не поверите, какие здесь запасы алкоголя. Бессчетное количество галлонов, и все напитки высшего качества — «Чивас», «Джек Ди», «Столи», все что душе угодно. Так они еще гонят самогон! Некоторые пробирки построили перегонный куб с дистиллятором. Продукт получается чистый, как водка, но его крепость приближается к восьмидесяти градусам, а на вкус он, как мне кажется, ненамного лучше реактивного керосина. Здешние любители этого напитка называют его «Полярное сияние». Я устала. Нет, я уже выдохлась. Все говорят, что это трудное место для жизни, и это правда. Отвратная еда, постоянно грязное тело, надоедливые люди, вечная темнота. И беспрестанно тошнит. Если у вас нет типичных симптомов, совокупность которых

здесь называют «поллярией», то наверняка есть простуда. И наоборот. Здесь собрались ученые из очень многих стран, но разве можно составить список всех вирусных заболеваний, что тут встречаются? В этом году из Северной Америки только одна я. Почему мне всегда так везет? Почему этот грант достался именно мне? Мы только и занимаемся тем, что обмениваемся друг с другом результатами работы с бактериями.

Несколько секунд Эмили смотрела в камеру, не говоря при этом ни слова.

— Надо хоть немного поспать, — сказала она, и экран монитора померк.

Халли снова перескочила вперед и открыла видеофайл, записанный в январе этого года. Последнее появление Эмили на экране привело Халли в неописуемое волнение. Скорее даже в состояние шока. Подруга сильно потеряла в весе и выглядела исхудавшей; черты лица заострились. Волосы были грязными и нечесаными. На зубах желтый налет, и между ними появились небольшие щели. На одной щеке виднелась царапина. Под глазами в красных прожилках — темные круги. Обветренные губы потрескались.

Эмили некоторое время смотрела во включенную камеру отсутствующим взглядом. Ее веки тяжело опускались и медленно поднимались. Подруга провела языком по губам, болезненно сморщилась, а затем сделала нечто такое, что показалось Халли более чем странным. Она отвернулась от камеры и оглянулась через плечо. Был ли в комнате вместе с ней кто-то еще, кто не попал в кадр? Может быть, в этот момент постучали в дверь? Через секунду Эмили снова повернулась.

— Новогодняя вечеринка. Это нечто незабываемое. — Она потерла ладонями лицо, провела растопыренными пальцами по грязным волосам. — Эмби снова был под балдой. — Веки опустились, и Эмили, качнув головой, погрузилась в дрему. Но быстро вышла из этого состояния. — Становится все труднее и труднее осмысливать происходящее. Поначалу, когда я слышала рассказы людей о том, как они напиваются, то думала, что они преувеличивают, чтобы покрасоваться перед фунджисами. Но все оказалось именно так, как они и рассказывали. Я не могу дождаться, когда наконец выберусь из этого долбаного места. Но это важно — записать все, что здесь происходит, пока я тут и все еще пребываю в здравом уме.

15

Эмили снова замолчала, и ее мутные глаза пристально на что-то посмотрели. На что именно, Халли не видела, а может, Эмили просто смотрела куда-то в пустое пространство. Глядя в камеру, подруга поднесла к губам грязную белую чашку и стала пить. Рука дрожала, и ей пришлось, оторвав чашку от губ, поставить ее на стол.

— Ну ладно. Перейдем к делу. Я хочу рассказать об Эмби. Близкие отношения между нами возникли после Дня благодарения. Как это получилось, я и сама не знаю. Есть такая поговорка: «Цена-то хорошая, да товар странный». Эмби — симпатичный парень и может быть веселым. Да и ум его способен удивить. Правда, он немного странноватый, но его даже и сравнивать нельзя с другими ленивыми тупицами, которых здесь великое множество. Итак, мы стали близки. Во многих отношениях он просто великолепен, однако все перечеркивает его пристрастие к горячительным напиткам. На новогодней вечеринке он упился как последняя свинья. Мало того, он наглотался экстази, запивая его «Столи» и пивом. Предлагал и мне попробовать. Но я — не помню, в который раз — сказала ему, что не употребляю наркотики. Мне пришлось буквально на себе тащить Эмби в его комнату. Обычно, когда он напьется, то несколько минут поболтает и после этого вырубается. Но в тот раз все было иначе. Он просто взбесился. И все из-за экстази.

Эмби все время бубнил про какой-то «триаж», что было странно и непонятно. Я думала, у него галлюцинации и ему мерещится какое-то бедствие или что-то вроде. Я пыталась убедить его, что никто не ранен и не пострадал. А он твердил, что этот самый «триаж» предназначен для спасения людей. Он говорил еще много о чем, но в основном нес какую-то бессмыслицу. В конце концов, Эмби отрубился. Мы даже не смогли заняться любовью. Похоже, химия заменяет в жизни все, как это ни прискорбно.

На следующий день мы сидели в моей комнате. Он мучился от жуткого похмелья. А я чувствовала себя прекрасно. «Что значат все эти разговоры о каком-то «триаже», которые ты вел прошлой ночью?» — спросила я. Произошло что-то невероятное. Эмби стал белым, как снег, только что выпавший на ледовый щит. В первое мгновение я испугалась, что он грохнется в обморок. Вид у него был ужасающий! «В чем дело?» — спросила я, и он тут же набросился на меня, как безумный: «Что за чертовщину ты несешь?!» Мне пришлось рассказать ему все, что я слышала накануне. Эмби пришел в крайнее возбуждение. «Что еще я говорил? Что еще?» Он схватил меня за плечи и начал трясти, словно желая выбить все, что я от него слышала. Я потребовала не прикасаться

ко мне и вообще убираться вон из моей комнаты, но его поведение меня напугало. Таким я никогда прежде его не видела. Он вел себя как припадочный. «Пожалуйста, скажи, что еще я говорил». Мне по-настоящему стало жаль его, и я старалась припомнить и рассказать все, что слышала. «Ты сказал, «триаж» приближается. На что я ответила, что никто не ранен и не пострадал, а если так, то зачем здесь нужен «триаж»? А ты сказал: «Нет-нет, ты не понимаешь, никто не умрет, потому что никого не собираются убивать, никто ничего не почувствует, когда все начнет происходить». Мне потребовалось немало времени, чтобы убедить Эмби в том, что это все, что я запомнила. Я объяснила ему, что он напился до беспамятства и наглотался экстази, а чего ожидать от человека, находящегося в таком состоянии? Он сел на койку, сжал мою руку и заставил пообещать никому ничего не рассказывать. «Хорошо, — сказала я. — Я никому ничего не скажу. Хотя это вряд ли что-то значит. Ты напился до того, что потерял разум, да и наркоты наглотался. Думаешь, только у меня есть уши?»

Эмили закрыла лицо ладонями, а когда снова посмотрела в камеру, ее глаза были полны слез. Экран монитора померк.

Халли открыла следующий видеофайл, датированный двадцать шестым января.

— Я не понимаю, что происходит. После разговора с Эмби я никому ничего не говорила. И при нем об этом не упоминала. Да он и сам не вспоминал о случившемся. Прошла неделя. Но все казалось довольно странным. Я никак не могла выбросить из головы то, как он отреагировал на мой рассказ. Я подумала о том, что обещала не рассказывать никому о разговоре и держу слово, но почему бы мне самой не попытаться выяснить, в чем дело? Задумано — сделано. В течение следующих десяти дней я побеседовала с Агнес Мерритт, с врачом и двумя-тремя другими людьми. Не одновременно, конечно, а по очереди. Все сказали примерно одно и то же: «Триаж» — это своего рода служба экстренной медицинской помощи, к услугам которой прибегают в военное время и при стихийных катастрофах. Эмби переменился. До этого он готов был постоянно заниматься со мной сексом, по крайней мере, когда был трезв. Сейчас его влечение ко мне ослабло. Но даже без секса он старается не выпускать меня из поля зрения. Странно, не правда ли? Поэтому я снова попросила его оставить меня в покое. Моя просьба его не обрадовала, однако я получила некоторую свободу.

Эмили, сделав паузу, закрыла глаза. Через некоторое время она снова подняла веки и посмотрела в камеру.

— Я чувствую, что за мной постоянно наблюдают. Я понимаю, это звучит дико и смахивает на паранойю. Но я не могу отделаться от этого чувства. Это напоминает ситуацию, когда вы идете по темной стороне улицы и вам все время кажется, что кто-то идет следом, но когда вы оглядываетесь через плечо, то никого не видите. Я никому не рассказывала об этом, даже Фидо. Но, возможно, стоило с ним поделиться. Да, и еще одно. В пятницу я собираюсь на вечеринку. Одна. Без Эмби. Чтобы избежать по возможности его назойливого внимания. Мне просто хочется выпить пива, немного потанцевать. Повеселиться. Если я еще помню, как это делается.

Запись остановилась. Это был последний видеофайл.

Халли пристально смотрела на экран своего ноутбука. Что теперь делать? Первое — это понадежнее спрятать чип памяти. Она положила его туда, где он был раньше. Ведь если чип уцелел, находясь столько времени в клавиатуре, значит, это место надежное. После просмотра видеофайлов опустошенное лицо Эмили буквально врезалось в память. Халли казалось, что оно останется там навсегда.

Девушка снова вспомнила те времена, когда подруги только что совершили подъем на Денали и выглядели совсем иначе, нежели сейчас.

Восхождение на гребень Кассена, отходящий от южного склона Денали, словно спинной плавник акулы, является одним из самых трудных альпинистских маршрутов в мире. Еще до рассвета подруги вышли на маршрут в Японском ущелье, угол которого составлял шестьдесят градусов, глубина — тысячу футов, а вертикально расположенная и покрытая льдом стена походила на длинное сверкающее голубое зеркало. Закрепление опорных костылей и крюков для «кошки» было похоже на забивание гвоздей в стеклянные слябы. Пласты льда, которые альпинисты называли «обеденными тарелками», отламывались и крошились вдребезги, стоило ударить по ледяному массиву сверху. Это было одно из самых необычных восхождений в альпинистской биографии Халли. Они бы преодолели каменные склоны ущелья, но тогда перед ними открылось бы наихудшее, что вообще можно представить: гладкие отвесные скалы, покрытые полудюймовым слоем чистого хрупкого льда, который называли верглас.

Преодолев покатую поверхность, подруги остановились на гребне Кассена, на каменистом выступе, расположенном на высоте 13 400 футов. Тут хватало места для установки двух палаток. Они выпили чаю с питательным гелем. Воздух был чистым; слабый ветерок обдувал их лица. В южной стороне девушки видели ледник Кахилтна, извивающийся, подобно огромной белой змее. За ледником сверкали гигантские вершины гор Хантер и Хантингтон, выглядевших, однако, карликовыми в сравнении с Денали, самой высокой горой Северо-Американского континента, вокруг которой простирался один из самых больших горных массивов на Земле.