Заледеневший

Тейбор Джеймс М.

— Ставлю сотню, что еще один жим тебе не осилить.

Бренк попытался повернуться и взглянуть на Жиётта.

— Заметано, — прохрипел он.

Подвинув штангу к груди, он стал опускать ее. Его лицо приобрело цвет кирпича. Жиётт положил руки поверх рук Бренка.

— Все в норме, — успокоил его Бренк.

Жиётт подтянул штангу к себе так, что она оказалась над самым лицом Бренка, и надавил на нее.

— Прекрати! Ты что, сволочь… — Штанга уперлась Бренку в переносицу, и он замолчал.

— Лягушатник? —

спросил Жиётт. — Ты понимаешь, что оскорбил меня и мою страну? Ты сделал большую ошибку, жирный скот.

Он снова надавил на штангу, на этот раз не очень сильно. Двести шестьдесят пять фунтов уже сделали свое дело. После его слабого нажатия послышались слабый хруст костей и едва слышный стон.

36

Кэрол принесла кофе, прохладительные напитки и сэндвичи с ростбифом в кабинет Барнарда. Мужчины выпили кофе, отставив все остальное в сторону. Барнард, отстегнув жемчужную булавку для галстука, протянул ее Бауману, который острым концом воткнул ее в цифровой анализатор напряженности голоса, по размерам не уступавший ноутбуку.

— А как он работает? — спросил Барнард.

— Ненапряженный человеческий голос генерирует звуки внутри известного диапазона, выраженного определенным числом герц. Обман непроизвольно генерирует звуковые аномалии, называемые «треморами Липполда». Более высокие голосовые частоты, выражаясь доступным языком.

— И это устройство работает со звукозаписями?

— Еще как.

Бауман открыл программу, и на экране компьютера появились два окна одного размера, разделенные черной вертикальной линией. Тонкая оранжевая линия пробежала прямо посредине белого поля окна, расположенного внизу.

— Эта линия будет показывать его голос таким, каким его воспринимает любое звукозаписывающее устройство.

На нижней части экрана виднелась зеленая линия на черном фоне. Сверху и снизу этой зеленой линии виднелись красные.

— Это показывает присутствие «треморов Липполда». Если зеленые линии ответов проходят выше красных, то это значит, что имеет место ложь.

Бауман промотал запись встречи Барнарда с молодым человеком, сидевшим в приемной и исполнявшим обязанности секретаря и включил воспроизведение.

«— Дэвид Геррин. Искренне рад вас видеть.

— Дональд Барнард. Спасибо, что нашли время встретиться со мной, доктор Геррин.

— Я был очень рад встретиться с вами».

— Взгляни-ка сюда. — Бауман показал на аудиографик: зеленая линия надулась, распухла и пересекла обе красные линии. — Он совсем не рад тебя видеть.

— Ну это еще ни о чем не говорит. Возможно, он думал об обеде или о своей даме сердца, или об одном из тысячи дел, от которого я его оторвал.

— Ладно, давай продолжим. — Бауман снова включил аудиозапись.

«— Поскольку

я заметил, как вы смутились, позвольте кое-что вам объяснить. Это имя, Дэвид Геррин, не соответствует моей внешности. Это не то имя, которое мне дали при появлении на свет. В том имени такое множество слогов, что даже коллеги из Бангладеш находят его трудным.

— Вы правильно поступили.

— Не хотите ли чего-нибудь выпить, доктор Барнард?

— Нет, благодарю вас.

— Итак. Вы директор БАРДА.

— Да. — Пауза в разговоре. — Какая интересная фотография у вас висит, — сказал Барнард.

— Вы говорите о той, что над сервантом?

— Она из Бангладеш?

— Это столица страны, город Дакка. Там я рос.

— Там всегда бывает именно так? Столько народу? Я не понимаю, как ходит транспорт, если на улицах такие скопления людей.

— Нет, не всегда.

— Значит, это час пик.

Геррин улыбнулся:

— Этот снимок был сделан в десять часов утра в воскресенье. Представьте себе час пик на Таймс-сквер, который никогда не кончается. В Дакке всегда так.

— А как было в то время, когда вы жили и росли в этом городе?

— Тогда было ужасно. Конечно, не так, как сейчас. Сейчас ситуация просто невообразимая. Но достаточно плохо, в этом я могу вас заверить.

— Вы там бывали? Я имею в виду в последнее время, — спросил Барнард.

— Я недавно присутствовал на конференции, которую там устроила ООН. Но, как я понимаю, ваше время бесценно. Поэтому мы должны поговорить о причине, которая привела вас сюда. К сожалению, у меня нет копии того отчета».

Бауман остановил запись.

— Какой ему был смысл врать в этом месте? — спросил Барнард.

— Либо он не пытался получить копию отчета, либо она у него есть, и он не хочет, чтобы ты об этом знал.

— Ну а какой для него в этом смысл?

— Он опасается, что ты поймешь, что в нем что-то не так.

— Чертовски верно. Эмили Дьюрант не принимала наркотики, — в сердцах выпалил Барнард.

— Ну, поехали дальше, — сказал Бауман, снова включая запись.

«— Так, значит, у вас нет никаких предположений насчет того, отчего она умерла? — спросил Барнард Геррина.

— Абсолютно никаких.

— Но ведь из Новой Зеландии вам должны были прислать отчет?

— Я сам не обращался к ним по поводу розыска. Мой ассистент…»

— Взгляни-ка на это, — сказал Барнард.

— Сплошная ложь.

«— …но я могу попросить ее заняться этим вплотную, — продолжал Геррин».

— И снова ложь, — с трудом сдерживая злость, сказал Барнард.

«— Могу ли я спросить, чем вызван ваш интерес к этому делу? — задал вопрос Геррин.

— Эмили Дьюрант некоторое время работала со мной. Известие о ее смерти буквально привело меня в состояние шока.