Заложница в академии
Шрифт:
Боли Рейва Хейза больше нет в груди, и страха нет. Брайт свободна и может делать, что захочет.
Крылья несут к океану, ну конечно.
Птица даже не планирует над водной гладью, входит в неё со всего маху и стоит клюву погрузиться в океанскую соль, лиловое пламя охватывает тело. Океан шипит, принимая нежданную гостью. Перья опадают. Крылья становятся гибкими руками, розовые кудри тонут в воде, укрывают обнажённое тело будто мистический плащ.
У сирены лицо Брайт Масон, только чуть более острые привлекательные черты. Её глаза больше не розовые, они
Сделав глубокий нырок до самого дна, рассеивая вокруг лиловый свет, Би показывается на поверхности, вытерев воду с лица и заправив волосы за уши.
Она не может прогнать с лица сумасшедшую улыбку и срывается на смех.
Океан — это прекрасно! Раньше она плавала только в море, но сила океана завораживает, как ничто другое. Эйфория! Вот она.
С безумным смехом Брайт снова ныряет, а потом набирает бешеную скорость и мчится под водой в глубину, прочь от берега. Её снова влечет куда-то, но это и прекрасно. Сирене виднее, что сейчас правильно. Главное, что нет боли и страха, и мыслей о Рейве Хейзе, которого так много в её жизни.
Сирена может думать о чём угодно.
Почему бы не об Энграме Хардине? Он повадился таскать розы на длинных стеблях и ими завалена вся комната. Жительницы Р-1-4 уже перевели все вазы и благоухают, будто работают флористками.
Нет. Не ёкает.
А может красавчик-декан? Кажется, Лю Пьюан и Мелона Ува на пару влюбились в него и теперь сидят на парах нейромодификации, как завороженные дурочки.
Нет. Ничего.
Брайт выныривает и со счастливой улыбкой играет в догонялки с луной, что купается в Таннатском океане. А потом бьёт по поверхности рукой и выныривает почти по пояс, так и замерев. Вода держит её легко, Брайт может по ней даже ходить, если захочет. Она смотрит на свои розовые кудри, опутавшие тело мантией, и гладит их кончиками пальцев.
Вот бы он увидел, как это красиво…
Нет.
Нет.
— Нет, дурочка, — журчит её голос. — Нет, нет, нет. Никакого Рейва Хейза. Мы не думаем о врагах!
И ныряет снова.
Как хорошо…
Как прекрасно.
Сирена снова плывёт куда-то по своим сиреньим делам, скрывшись в глубине, пока над ней не нависает тень. Это лодка на поверхности?
Брайт замирает, волосы медузами опутывают тело, парят в невесомости. Сирена смотрит вверх, отмахиваясь, от надоедливых рыбок, признавших свою. Её тянет наверх.
— Идти? — устало спрашивает она у одной из рыбок, и та испуганно улепётывает, а сирена смеётся, разгоняя и остальных тоже. Потом набирает скорость, стремясь к лодке.
— Алле-алее-алле-у-у! — поёт сирена, выглянув на поверхность.
Старая-добрая песенка из легенд.
— Я тебя, моряк найду, — она тянется к бортам лодки.
— Будешь
Нет, нет, нет… Нет же!
— Р-р-р-р! — трещит сирена. — Нет! Нет, я сказала!
— Почему я, мать твою, понимаю каждое твоё слово. За что мне это, а, Масон?
*Ashley Serena — My Jolly Sailor Bold
*Birdy — Strange Birds
Глава двадцать шестая. Отец
| ОТЕЦ , -ца, муж.
1. Мужчина по отношению к своим детям.
2. Самец по отношению к своему потомству
3. Тот, кто заботится о других: покровитель, благодетель.|
За час до
Поздний вечер. Рейв стоит возле дома, склонив голову на бок, и с интересом наблюдает за подъездной дорожкой. Картина странная: Бели Теран выходит из машины мэра Хейза, приглаживая волосы и оглядываясь по сторонам.
— Теран? — он удивленно вскидывает брови.
— Хейз, — фыркает она.
— Что ты делала в машине моего отца?
— Болтала с крёстным, — она закатывает глаза, огибает Рейва и идёт вдоль по улице к своему дому.
Мэр Бовале Хейз — крёстный Бели Теран. Но они никогда не были особенно близки.
— Здравствуй, сын, — на губах отца широкая открытая улыбка, а Рейв удивляется, почему с клыков не капает яд.
Отец высокий, крупный, по-деловому привлекательный. Это у него не отнять.
— Здравствуй.
— Прогуляемся? Хотел выйти в океан, ты как? — он кивает в сторону побережья, и Рейв жмёт плечами.
В этом нет ничего необычного. Поместье Хейзов стоит на берегу живописной бухты, и все, кому посчастливилось там жить, обожают яхтинг. Рейв и Стэрн Хейзы были одними из тех, кто в пять утра спускался с утёса в яхт-клуб, выпивали по бодрящему зелёному коктейлю, улыбались друг другу и шли встречать рассвет. Это почти всегда было очередное хорошее воспоминание в копилку, и все кругом так делали. Прето и его отец тоже были членами яхт-клуба. Как и Хардины. И Бланы.
Спускаться с утёса в пять утра, чтобы взять яхту и выйти в бухту — было чем-то вроде хорошего тона.
— Я не одет.
Стэрн тоже не одет. Он в белых брюках и белой рубашке, на плечах завязан белый свитер. Похож на прилежного студента, а не на политика.
— Ты в спортивном костюме — это вполне подходящая одежда, — и отец не слушает больше Рейва, идёт по улице, небрежной походкой, засунув руки в карманы.
Делать нечего.
Они молчат, практически всю дорогу. Отец интересуется делами в учёбе, морщится при упоминании отработки, ухмыляется, когда Рейв сообщает, что Шеннон Блан заинтересована в помолвке.