Заложник удачи
Шрифт:
А если плечом подналечь?
Пошла, но еле-еле.
Стражники, заприметив его телодвижения, приободрились и пошли вперед. Ввосьмером — получивший по шлему лежал неподвижно, а тот, длиннорукий, оказавшийся слишком напористым, отплевывал у ручья кровь пополам с раскрошенными зубами.
Едва рыцарь взмахнул мечом, стремясь снова отогнать их на безопасное расстояние, как услыхал над головой:
— Берегись, пан Годимир! С дороги!
Аделия? Что еще задумала?
Он оглянулся и увидел, как королевна, охаживая буланого по крупу плоскостью меча, пытается
— Вперед! Смелей! — кричала Аделия. И неизвестно еще кого подбадривала — себя или буланого?
Годимир хотел ей посоветовать не глупить, а лучше придумать, как бы поскорее миновать несговорчивую заставу, но тут стражники, решив, что он отвлекся, пошли в атаку.
Рыцарь успел отбить один удар — злой, секущий по ногам — низкой примой.
Прямым тычком отпугнул молоденького парнишку (не мог, что ли, Жамок кого поопытнее найти для неблаговидного дела?).
В высокой терции принял лезвие гизармы на крестовину меча, с силой отбросил его. Прянул в сторону, спасаясь от прямого укола.
Благодаря скорости, от которой уже начинало пересыхать горло, Годимир избежал участи каплуна и на вертел не попал. Он вознес хвалу Господу. И, как оказалось, преждевременно. Следующий укол проскрежетал по звеньям кольчуги, сбил рыцаря с ритма. Он широко размахнулся мечом, напоминая ветряную мельницу. Еще раз! О благородном искусстве фехтования пришлось на время забыть.
И тут пронзительно заржал… Да нет, не заржал, а завизжал в предчувствии скорой смерти буланый. Словно эхо ему откликнулись слобожанки из глазеющей за схваткой толпы. Жалостливые, растудыть твою через коромысло…
Драконоборец обернулся.
Аделии удалось поднять коня на дыбы над рогаткой, но стражники-ошмяничи не дремали, и сразу две гизармы воткнулись животному в брюхо, а третья вошла позади передней подпруги, между ребер. Еще одно лезвие полоснуло коня вдоль морды, напрочь срезав шкуру со лба и веко.
Несчастный жеребец рухнул поперек жерди, перекрывающей мост. Древесина не выдержала и с громким хрустом треснула. Королевна успела выдернуть ноги из стремян, но спрыгнула неудачно — не устояла и упала на колени.
Крючконосый, с пышными усами ошмянич, хищно искривив губы, занес гизарму над белым эгретом.
Да что ж они, с ума сошли?!
Годимир зарычал, лягнул изо всех сил юнца-стражника, подобравшегося слишком близко, по причинному месту. Прыгнул «рыбкой», приземляясь на плечо — от боли в ребре почернело в глазах, перекатился и лежа рубанул в аршине над землей. Меч вонзился в середину бедра пышноусого, ломая его, как сухую ветку. Мужик заорал, бросая оружие, и завалился навзничь.
Аделия терла колено, сидя на земле. Меч и черная стрела
— Попал, ублюдок?! — торжествующий крик Жамка вынудил рыцаря поднять голову.
На него падала сверкающая коса гизармы.
Словинец, стоя на одном колене, ответил ломающим ударом снизу вверх, удерживая меч одной рукой. Сталь со стоном встретилась со сталью. Онемела ладонь.
А, чтоб тебя!
Заминка на мгновение дорого стоила Годимиру. Удачливый стражник сумел захватить его клинок между острием и лезвием гизармы. С радостным возгласом ошмянич повел меч рыцаря в сторону, лишая его возможности прикрыться.
— Ага! — Жамок повторно занес оружие, сжимая древко двумя руками.
«Господи наш, Пресветлый и Всеблагой, прими душу грешного раба твоего, Годи…»
— Держись, сынок! — Чей-то меч сверкающим росчерком встретил древко гизармы, скользнул вдоль него. Удар не слишком благородный, но весьма действенный, о чем свидетельствовал душераздирающий крик Жамка и его гладко срезанные пальцы, посыпавшиеся в пыль.
Незнакомец легко перепрыгнул через лежащего на земле Годимира, резанул по предплечьям стражника, удерживающего меч.
— Вот так-то! — Спаситель обернулся, явив соколиный профиль, высокие залысины и длинные, до ключиц, усы со щегольски закрученными кончиками.
Пан Стойгнев герба Ланцюг! Тот самый рыцарь, у которого Годимир начинал службу оруженосцем, который выгнал его, запретив даже заикаться о посвящении, который встретил его в Ошмянах, принародно ославив самозванцем. Неизменная черная суркотта с шитой золотом цепью на груди, неприкрытые седины. Он не изменился с их последней встречи. Почти. Только левая рука висела на перевязи, да на левом виске зеленел застарелый кровоподтек.
— После, после поблагодаришь! — бесшабашно воскликнул пан Стойгнев в ответ на немой вопрос Годимира. — Вставай! — И лихо закрутил меч одной рукой.
Уцелевшие стражники кинулись к воротам, решив, что лучше позорное бегство, нежели честное увечье или, пуще того, смерть.
Словинец вскочил на ноги.
— Запирай, живее! — выл Жамок, баюкая раненую руку. — Ну же, суки!
Створки сдвинулись и пошли на сближение…
— Пан Стойгнев! — воскликнул Годимир, бросаясь вперед со всех ног, но что-то подсказывало ему — не успеть, захлопнут.
— Я вам запру! — знакомый гулкий, как из бочки, голос вынудил стражников заметаться, уподобившись заприметившим щуку карасям.
Жамок, словно получив хороший пинок под зад, пролетел несколько шагов до встречи с Годимиром, который с удовольствием хрястнул его по шишаку клинком. А поделом!
Из проема ворот появился невысокий пан с пышными усами и стриженными «под горшок», изрядно побитыми сединой волосами. По виду — самый что ни на есть полещук. На белой суркотте красовалось изображение конской головы, вышитое красными нитками. Еще один старый знакомец! Пан Тишило герба Конская Голова из Любичей, что под Грозовым. Странствующий рыцарь, принявший в судьбе Годимира едва ли не отеческое участие. Правда, после того, как чуть не покалечил в кулачном бою.